Урсула Рютт - Слушается дело о человеке

И он с большим удовольствием принялся составлять свой ответ. Раз каша заварилась — что ж, по крайней мере он сможет излить наконец, что накипело у него на душе. Он скажет им и о служебных интригах и о волоките с квартирой. Теперь уж он выложит все!

Грабингер всегда действовал импульсивно. Поэтому, не теряя времени, он сел за машинку и отстучал протест, излив в нем все свои претензии. Этот протест написан человеком, стучал Грабингер, который, правда, никогда не знал роскоши, однако всегда умел прокормить себя и свою семью. Если речь идет об интеллектуальном богатстве, то он имеет полное право причислить себя к негласным богачам. Что же касается трехсот восьми марок, то о них Грабингер упомянул только так, вскользь, между прочим. Это обстоятельство он считал совершенным пустяком…

Грабингер писал и писал, и вдруг почувствовал ужасную слабость. Голова у него закружилась, губы побелели. Ему пришлось немедленно лечь и отложить все дела на завтра. Но и на другой день врач запретил ему заниматься чем бы то ни было и ушел, предписав постельный режим и диету. Да, по правде говоря, Грабингер и сам чувствовал себя совсем больным.

Прошло несколько дней, пока он снова собрался с силами и смог приняться за свой протест.

Наконец все было написано, черным по белому, именно так, как ему хотелось. Захватив с собой несколько книг, он направился в магистрат.

Здесь он, во-первых, отнес заявление, а во-вторых, позвонил контролеру по финансовым делам, но контролера не оказалось на месте. Только секретарша, юная Нелли, пропищала что-то в трубку.

Прошло очень немного времени, и Грабингера вызвали к юрисконсульту. Торжественно и идолоподобно восседал юрисконсульт за своим стильным столом. Да, ему пришлось прервать заграничное путешествие. По каким-то не вполне понятным причинам.

Серебряным голосом он приветствовал Грабингера.

Справа от него сидел Рогатый. Он облизывал сухие толстые губы и беспрерывно приглаживал торчавшие, словно рога, вихры. Но вихры немедленно опять становились дыбом. В руках он держал какие-то бумаги. Очки Рогатого метали искры.

Высокое судилище предложило вошедшему занять место в кресле, и юрисконсульт приступил к изложению мотивов обвинения.

— Глава магистрата предложил мне ознакомиться с вашим делом, господин библиотекарь. Сперва я не счел его слишком серьезным. Но теперь, теперь, к величайшему моему сожалению, оно предстало передо мной совсем в другом свете. Должен признаться, я жестоко разочаровался в вас.

Справа от оратора послышалось довольное ворчание. Рогатый порылся в своем черном портфеле, вытащил из него какую-то бумагу и протянул ее юрисконсульту.

— Да, — сказал юрисконсульт, пробежав ее глазами. — Да, вижу. Вот протокол заседания. Члены магистрата пришли к выводу, что вы пытались присвоить казенные деньги. Удалась вам попытка или нет — это совершенно не меняет существа дела. Остается доказанным, что при ревизии денег на месте не оказалось. Я хочу при этом сослаться на мнение некой весьма высокопоставленной особы, которая пользуется отличной репутацией. Она настаивает на строжайшем наказании за подобный проступок.

Тут юрисконсульт повернулся к своему соседу и передал ему протокол.

— Чрезвычайно обязан! — сказал Грабингер. — Вполне достаточно. Я полагаю, что под особой подразумевается ваш высокочтимый дядюшка, господин советник Пауль-Эмиль Бакштейн? Не так ли?

Рогатый склонил голову в знак согласия.

— Но, — совершенно некстати взорвался вдруг Грабингер, — но все же знают, что я взял деньги домой только для верности, только потому, что мне пришлось неожиданно уйти в отпуск. Ведь отвечаю за них я. Правда, я так завертелся, что забыл захватить деньги, когда вышел на работу. Это верно. Но советникам магистрата достаточно известна моя репутация.

Рогатый постучал карандашом по столу.

— А кто докажет, что вы не хотели воспользоваться деньгами и вернули их на следующий день только потому, что почувствовали опасность? Всякое, даже временное присвоение казенных денег, карается по закону. — Он присвистнул сквозь зубы. — Семейные затруднения, больница и прочее… Что вы можете привести в подтверждение своих слов?

Под перекрестным огнем устремленных на него четырех стеклянных глаз Грабингер спокойно заложил правую ногу за левую, потом левую за правую и вдруг вскочил.

— Если вам нужны доказательства, я, к сожалению, ничем помочь не могу. Однако вам, господин коллега Шартенпфуль, я посоветовал бы запастись аргументами в оправдание собственного образа действий.

— Но, ради бога, прошу вас, господин Грабингер, не забывайтесь, пожалуйста, — вскричал юрисконсульт. — Господин контролер не совершил никакого проступка, решительно никакого. Он только с исключительной ответственностью выполняет свой служебный долг.

Но Шартенпфуль вдруг заторопился, распрощался с юрисконсультом и под предлогом неотложных дел исчез с быстротой молнии.

— Я спешу на ревизию, — сказал он, выбегая вприпрыжку.

— Я совершенно не собирался накладывать взыскание на столь уважаемого сотрудника, как вы, — тотчас же заявил юрисконсульт. — Лично я убежден, что у вас и в мыслях не было присвоить деньги или хотя бы временно воспользоваться ими. И, разумеется, господин Грабингер, именно в этом смысле я и выступил на нашем совещании. Но большинство голосов оказалось против меня.

Он поднялся.

— К сожалению, мне нужно уйти. Я еще вернусь к этому делу, господин библиотекарь. Не относитесь к нему так трагически, имейте терпение. Avec de la patience on arrive à tout.

И Грабингера отпустили.

Он вышел в длинный коридор и немедленно налетел на Черного Жоржа.

— Минуточку, господин библиотекарь. Н-да! Ко мне поступило заявление. В нем говорится, что во вторник вы слишком поздно вышли на работу без уважительных причин. Н-да! Просто не знаю, как к этому отнестись…

— Да просто оставить клевету без внимания, господин начальник отдела кадров, — сказал, любезно улыбаясь, Грабингер. — Ведь именно вы дали мне указание покупать книги два раза в месяц, по вторникам.

Георг Шварц нахмурился.

— Н-да, то есть… н-да… Возможно, конечно. Тем не менее, однако… И потом, вы стали слишком часто опаздывать под этим предлогом. Именно сейчас, когда разбирается ваше дело…

— Пожалуйста, бросьте прикидываться. Вы прекрасно знаете, что я живу на другом конце города. А кроме того, я занят реорганизацией архива по личному заданию главы магистрата.

Начальник отдела кадров стоял, устремив глаза в пол, на котором проступили какие-то безобразные пятна.

— Н-да, все это, может быть, и так. Но ваше дезорганизованное поведение явилось дурным примером для окружающих. Другие служащие начали тоже опаздывать на работу. Как хотите, но твердый порядок необходим. Для чего же и существует наш прекрасный казарменный, то есть я хотел сказать, — служебный порядок!