Урсула Рютт - Слушается дело о человеке

Брунер захлопнул папку. Вот и извольте обследовать этот рай! Он составил собственный план действий, чтобы с его помощью — как по веревочной лестнице — забраться в заоблачную высь. Но в глубине души он молил небеса ниспослать ему полное безветрие, иначе лестницу начнет трясти.

И действительно, в ближайшие дни ему пришлось убедиться в том, что поднялся ветер. Вначале лестница дрожала почти незаметно, совсем чуть-чуть. Но вскоре ее так закачало, что удержаться на ней не было просто никакой возможности.

И тут с вышины раздался голос:

— Хватайте, хватайте его! Он собирается штурмовать устои священного государства. Горе! Горе ему! Трижды горе!

Когда Брунеру удалось наконец спуститься на твердую землю, он был почти в бессознательном состоянии. Он не мог ни есть, ни пить, его тошнило. А все потому, что во время расследования он невольно влез в кучу навоза. Он твердо решил впредь быть осмотрительней. Не то так влипнешь, что и не вылезешь!

Зато Гроскопф пребывал в прекраснейшем расположении духа. Правда, он все еще жаловался на гипертонию, но, впрочем, был совершенно здоров. Все эти неприятности не имели к нему ни малейшего отношения. Ему не придется даже подписывать акт о результатах расследования. В этот день — он мог предсказать это с абсолютной точностью, — в этот день гипертония прикует его к постели. Впрочем, столь важную обязанность он смело передоверит Брунеру. Уж на него-то можно положиться!

Итак, в самом лучшем настроении Гроскопф лишь мимоходом осведомлялся у Брунера о ходе дела.

Но Брунер не мог сказать ему ничего определенного. Чем больше он блуждал в тумане, тем непроницаемей становился туман. И никакие силы земные и небесные не могли бы пролить свет на это дело.

По совершенно непонятным причинам сиятельный колбасник не удостаивал Брунера хотя бы взглядом, и даже его супруга поворачивалась к Брунеру спиной.

Различные высокопоставленные особы в самых пышных выражениях советовали Брунеру получше смотреть себе под ноги, не то можно шлепнуться в лужу.

Однако представители различных общественных кругов встали на сторону сотрудника магистрата. Они говорили, что одни бедняки находятся на подозрении. За ними вечно следят, вечно смотрят, чисты ли они на руку. Еще бы! У нищих нет перчаток, им некуда спрятать пальцы.

Брунер старался вразумить критиканов. Он утверждал, что расследование прекратили в интересах общественного порядка и безопасности. Соблюдать спокойствие — вот первейшая и священнейшая обязанность каждого гражданина. Об этом никогда не следует забывать. Все будет улажено к всеобщему удовольствию, нужно только прибегнуть к некоторой доле дипломатии.

А граждане только посмеивались в кулак. Они считали, что понятие «дипломатия» к данному случаю совершенно неприменимо. Здесь следовало призывать не к дипломатии, а к «ответственности». Но, разумеется, граждане думали так про себя.

Как бы там ни было, через некоторое время все это происшествие попало в особую комнату, на особую полку, под рубрику: «Дела, прекращенные производством».

Однако время не стоит на месте и зиму сменяет весна.

Дама с хорьками, жившая напротив Брунера, давно уже съехала с квартиры. Она поселилась в собственной вилле с парком, бассейном и гаражом.

Бар «Мороженое» в южном районе города достиг невероятного процветания. Холодная пустая лавка с молниеносной быстротой превратилась в красивое уютное кафе, и поток посетителей непрерывно вливался в помещение, благоухающее изысканнейшими сортами пломбира, Большая радиола, окруженная зелеными растениями, особенно способствовала развлечению посетителей.

— Нет, радиола — поистине предмет обстановки, достойный всяческий похвалы, — говаривал хозяин кафе, обращаясь к своей супруге. — Она не только красива, она, кроме того, и полезна. Такая радиола способна производить звуки в любое время и в любом количестве. А что способен произвести человек? Во-первых, всякий раз, как только человек играет в кафе, ему надо платить все сполна до последнего пфеннига. Во-вторых он играет с перерывами, а публика тем временем скучает. И играет-то он всего часа два днем и три вечером. Я не против таперов и оркестров, но радиола, конечно, заткнет за пояс всех. Подумай, с ее помощью один-единственный оркестр способен беспрерывно и одновременно обслуживать весь земной шар, а слушателям это и гроша не стоит. Нет, наша радиола настоящая приманка для посетителей, недаром они так и валят к нам. Поверь мне, жена, с ней мы сделаем хорошие денежки.

И действительно, в кафе было всегда полным-полно. Правда, цены были несколько вздуты. Но публике нравилось здесь, и она охотно позволяла надувать себя.

Проходя мимо радиолы, обер-кельнер включил радиоприемник, поставил поднос на стол и подал посетителям заказ. Не успел он подойти к следующему столику, как вдруг раздалось приятное сопрано. Мелодия была ему знакома, и кельнер начал тихонько насвистывать в такт. Однако не только голос и мелодия привели в восторг кельнера и посетителей. Передаче придавал особую прелесть какой-то совсем посторонний звук. То был чарующий голос радиорепортера, который передавал спортивные новости, держа своих слушателей в непрерывном напряжении. К сожалению, дама пела слишком громко. Может быть, следовало заглушить танцевальную музыку, которая звучала где-то вдалеке и тоже отвлекала внимание? Но ведь именно это сочетание самых разных передач и могло удовлетворить любые вкусы.

Кельнеры старательно обслуживали клиентов. Дамы поглощали снежные горы взбитых сливок. Мужчины курили, проглядывали газеты и беседовали друг с другом. Хозяйка величественно восседала за стойкой. И, повторяем, все чувствовали себя как нельзя приятней.

Только у Брунера болела голова. Он зашел сюда выпить чашку кофе. Некоторое время он тоже наслаждался пением сопрано, отчетом радиорепортера и бойкой танцевальной музыкой. Затем он поднял глаза и оглянулся. Он услышал, как дама за соседним столиком прошептала: «Нет, это просто невыносимо!» — и сосед по столику из вежливости поддакнул ей. Остальные продолжали беседовать и развлекаться, как ни в чем не бывало. Воспитанные люди не проявляют своих личных вкусов в кафе. Они стараются приноровиться друг к другу.

Поэтому и Брунер пил кофе и проглядывал газеты. Но окружающие чувствовали себя, видимо, гораздо лучше, чем он. Голова болела у него все сильнее, а другие посетители казались совершенно здоровыми. Наконец Брунер встал, решительно направился к стене, у которой стояла радиола, выключил приемник и тем же твердым шагом вернулся на свое место. Никто не сделал ему ни малейшего замечания. Посетители не считали, что он нарушил их права. Им было здесь очень уютно. Об этом свидетельствовал и новый поток гостей…