Урсула Рютт - Слушается дело о человеке

Мартин Брунер казался спокойным и даже веселым. Через несколько часов он сможет наконец избавиться от путаницы и неразберихи, которые давили его тяжелым грузом. Он снова вздохнет свободно.

Наконец вышел председатель суда. За ним, размеренным шагом, словно монахи, проследовали судьи и молча заняли свои места. Возле окна, напоминая хищную птицу, уселся секретарь, готовясь ловить, как добычу, каждое слово.

Двадцать пять стажеров, юристов-практикантов, заполнили места для публики и принялись благоговейно внимать всему происходящему.

Мартин Брунер с напряженным вниманием следил за выражением лица седовласого председателя. От решения этого человека зависело его будущее. Чувствовал ли это председатель? Нет, он даже не посмотрел в его сторону. Он сидел, откинув голову и сложив, как в молитве, руки.

Наконец председатель взглянул на часы и подал знак начинать. Закрытое заседание велось в тоне негромкой, обычной беседы.

Как хорошо, что рядом с Брунером сидел доктор Иоахим, спокойный, сдержанный, в черной мантии. Обратись к нему Брунер раньше, дело вообще не приняло бы такого оборота. Они не сумели бы так запросто одурачить его…

Наконец поднялся прокурор и прочитал обоснование приговора:

— «Обвиняемый, — что явствует как из его собственных показаний, так и из того факта, что он не предпринял официальных шагов, дабы пресечь преступные действия обвиняемого Эдельхауэра, — содействовал последнему в его попытках уйти от ответственности.

Таким образом, обвиняемый Брунер повинен в преступлении, предусмотренном статьей двести пятьдесят седьмой Уголовного кодекса. В основе его преступления лежало…»

Мартин Брунер знал наизусть каждое слово приговора. Он перечитывал его неоднократно, всякий раз возмущаясь до глубины души. Но фактические ошибки в обосновании приговора уже нельзя было устранить. Следовательно, оставался только один, очень трудный путь: нужно было доказать суду, что в обосновании имеются ошибки формального характера.

Сейчас, когда Брунер услышал слова приговора из уст главного обвинителя, в его памяти воскресли все пережитые часы, дни и ночи, полные боли и тревог.

Прокурор кончил. Вслед за ним поднялся защитник доктор Иоахим. Он поклонился и спокойным глубоким голосом начал защитительную речь.

Председатель, который до сих пор сидел, полузакрыв глаза, встрепенулся и поднял на мгновение голову, словно услышав совершенно неожиданный аргумент.

Ясно, определенно и сдержанно доктор Иоахим указал на ошибки, допущенные при первом слушании дела. Брунер не отрывал глаз от лица председателя. Как он поступит? Отменит ли приговор суда как неправильный и вернет дело в первую инстанцию? Неужели он не даст ему добиться правды и справедливости?

Адвокат кончил речь, и суд удалился на совещание. Брунеру показалось, что перед ним распахнулись златые врата.

— Вы видели его лицо? — спросил он у защитника.

— Я видел только, что во время моей речи он два раза поднял глаза. Мне кажется, что мы выиграли.

И он не обманулся. Приговор отменили, и дело было направлено на пересмотр в первую инстанцию.

Но вопреки благоприятному исходу Мартин Брунер чувствовал себя совсем больным. Его бил озноб, голова горела, как в огне. Неужели он расхворается? Сейчас, когда перед ним открылись двери к свободе и справедливости!

И все-таки ему пришлось лечь.

— Какой тебе прок во всей этой пышной церемонии восстановления чести? — пробормотала вполголоса Люциана, отсчитывая по капле в рюмку лекарство.

— Так уж создан человек! — ответил он, глядя в потолок.

Он уснул, но скоро проснулся. В комнату снова вошла Люциана. Она понимала, что ему нужен покой, но ей необходимо было поделиться своими мыслями.

— Когда над человеком проходит гроза, он сразу смиряется и осознает свое ничтожество. Но стоит вновь засиять солнцу, и человек снова говорит: я велик! Лишь в летящих мгновениях, лишь со своей бесконечно ограниченной точки зрения видим мы мир. Вот почему и гонимся мы лишь за всем преходящим. До других нам и Дела нет. И вдруг мы чувствуем, что все, что мы делаем, не дает нам ни длительного, ни истинного удовлетворения и ни от чего не спасает. Вот тут-то мы и начинаем медленно тупеть. В нас подымается отрицание, затем отвращение. Мы отвергаем, как несъедобную пищу, самую мысль о нравственности и постепенно становимся источником заразы для окружающих. Говорю тебе, это истинная чума, она свирепствует повсюду. Повсюду!!!

Невзирая на слабость, больной слушал ее гораздо внимательней, чем ей казалось.

— Нет, не повсюду. Нам бьет в нос болотная гниль. Но этих болот вовсе не так уж много. Ты посмотри только, как героически, как замечательно живут простые и незаметные люди. Понаблюдай за ними. Поверь мне, все дело в том, что добродетель всегда держится в тени, а подлость назойливо лезет в глаза. Мы живем в ужасающей суете, и до нас долетают только очень громкие звуки. Добро можно преследовать, уничтожить его нельзя. Оно явилось на свет, оно будет жить вечно.

Он закрыл глаза и снова уснул. Жена на цыпочках вышла из комнаты.

На другой день он почувствовал себя лучше. Разумеется, о том, чтобы встать, не могло быть и речи. Врач велел ему лежать. Между бодрствованием и сном, между ясным сознанием и бредом, между радостью и тревогой прошла целая неделя.

Однажды вечером, когда Мартин лежал весь в поту, кто-то неожиданно позвонил у дверей.

Люциана отворила. Перед ней стоял незнакомый человек. Он казался расстроенным и испуганным. Прерывающимся голосом незнакомец попросил извинить его за столь позднее вторжение. Ему необходимо тотчас же поговорить с господином Брунером, поговорить немедленно.

Человек был так взволнован, что Люциана не решилась отказать ему в просьбе. Она молча посторонилась и медленно, словно желая выиграть время, впустила незнакомца в переднюю и попросила его сесть. Потом тихо притворила дверь. А может быть, лучше попросить его уйти? В эту минуту в передней появился Мартин.

— Ты куда? — спросила она, оторопев. — В каком ты виде! Какой пример для детей!

Он засмеялся, плотней запахнул халат и, проходя мимо вешалки, снял с нее толстый шерстяной шарф.

Насилу сдерживая волнение, поздний гость изложил свое дело:

— Пожалуйста, помогите мне! Все зависит только от вас. На вас вся моя надежда. Умоляю, не прогоняйте меня!

Брунер слушал его внимательно.

Незнакомец был вне себя от страха за судьбу своей дочери. Теперь Брунер вспомнил. Он уже видел этого человека, — тот приходил к нему на прием в магистрат.

— Я узнал, что вы временно отстранены от должности. Просто не понимаю, как это возможно. Но вся моя надежда на вас. Только вы, вы один можете мне помочь разыскать девочку. Она не вернулась вчера из школы. Никаких следов. То есть, простите пожалуйста, подружка видела, как она села в машину с каким-то человеком в иностранной форме. Это было по дороге к… Но, боже мой, что с вами? Вам дурно?