Урсула Рютт - Слушается дело о человеке

Он щелкнул, словно подгоняя ленивую лошадь.

— Не горячитесь так, дружище, — сказал спокойным голосом чиновник. — Против вас еще нет никаких обвинений. Да и вообще советую вам вести себя посмирней, вот как другие. Не нарушайте общественный порядок, не попирайте его. Вы поняли меня?

— Еще бы! Господа, разумеется, не спрашивают: а на что же жить нашему брату? Они придумали свой порядок и считают, что в мире все обстоит как нельзя лучше. А я говорю вам, дерьмо вы устроили, и все тут! Скажите, что может купить простой человек, если кило тухлятины стоит две марки семьдесят пять пфеннигов? Вот попробуйте-ка поработать, да при этом разжиреть, как вот этот… — Он показал на дверь, за которой сидел Отто Гроскопф.

— Успокойтесь же наконец! — перебил его Брунер. — Я вполне понимаю ваше настроение. Но все-таки, я бы советовал вам поискать работу. Кто ищет, тот находит. Вы семейный?

— Нет, моя семья смылась, — он поднял указательный палец и коротко свистнул. — А с работой тоже не так-то просто. Я не молод. Кому я нужен? Все говорят — слишком стар.

Брунер слушал его серьезно.

— Вам следовало прийти раньше. Может быть, я сумел бы вам помочь.

— Хе-хе-хе! Вы — и помочь! Нет, уж как-нибудь сами подохнем!

— Потише, пожалуйста! — оборвал его Брунер. — Вы находитесь в общественном учреждении, и оно пользуется доброй славой. Как представитель этого учреждения, я вынужден просить вас…

— Ага! Убраться? Понимаю. Нет, не уйду, покуда не узнаю, что меня ожидает. Сколько времени я буду находиться на излечении, если к примеру…

— Перестаньте молоть чепуху и поразмыслите как следует…

— Я и так слишком много размышляю! От таких мыслей рехнуться можно.

— Разве вы не видите, что я занят? Я решительно вынужден вас просить и надеюсь, что вы образумитесь… Всего доброго…

Брунер осторожно оттеснил непрошеного посетителя к двери. Тот не сопротивлялся и, спотыкаясь, медленно побрел прочь.

— Приходите поцеловать меня… — крикнул скандалист, обернувшись, — когда я буду в пансионе, — пробурчал он тише.

Срок пересмотра дела все еще не был установлен. Мартин Брунер опять ходил на службу. Ему даже платили жалованье. И его даже хватало на текущие расходы. Но долги становились все мучительнее. Они давили, словно тугой ремень. И будни, привычные, как старый халат, тянулись и тянулись, механически сменяя друг друга.

— Кредиторы!

При каждом стуке в дверь Люциана вздрагивала и забивалась куда-нибудь в угол. А сегодня, как нарочно, и звонили и стучали несколько раз.

— Почему вы не даете мне покоя? Все!.. За что вы меня преследуете? Что я вам сделала? Не хочу открывать, не хочу, не могу! Оставайтесь на улице, вас я не звала. Я хочу покоя. Я хочу жить, хочу, как и вы.

Она отворила дверь в кладовку и закрыла лицо руками.

Потом отняла ладони и посмотрела на чистые полки. На самой верхней стояла коробка из-под обуви. Люциана вспомнила о родителях. В их последнем письме звучала горечь. Конечно, надо было тут же собрать посылку и отнести ее на почту. А она все чего-то ждала, хотя для этого нет ни малейших оснований. Впрочем, может быть все-таки есть? Должны же они наконец получить деньги! Мартин много раз подавал заявления, требуя, чтобы ему выплатили жалованье за прошлые месяцы. Когда-нибудь должны поступить эти деньги, которые он честно заработал и которые ему причитаются. Когда-нибудь должны его заявления дойти наконец до высоких инстанций!

Она сняла коробку и поставила ее на кухонный стол. В эту секунду резко прозвучал звонок. Зачем же так нажимать на кнопку? У нее снова началось сердцебиение. Но она пошла отворить.

В дверях стоял человек в судейской форме. Он дал ей расписаться и вручил пакет. Посыльный был так преисполнен сознания своего служебного долга, что даже не взглянул на нее. Для Люцианы это было облегчением. Не нужно защищаться от любопытных расспросов и взглядов. Посыльный не обратил на нее решительно никакого внимания. Казалось, он выполняет незначительнейшие формальности, находясь перед невидимкой.

Люциана бесшумно закрыла дверь за посыльным. Ей не хотелось, чтобы соседи знали о ее судебных делах. А может быть, она старалась не шуметь, чтобы самой забыть о своем существовании.

Оставшись одна, Люциана торопливо разорвала конверт.

«Господи, снова повестка в суд. Так я и думала. В чем же я провинилась? Постой-ка, две, нет, три недели назад я сказала Драйдопельту: эти важные господа словно саранча. Их никак не поймаешь. Ноги у них быстрые, туловище скользкое, как мокрое мыло, а морда, как у одухотворенного аллигатора. Да, так я и сказала. Неужели он донес на меня? А может быть, я… Нет, невозможно, может быть… Нет, тоже немыслимо! Право, не знаю… Не знаю… Не знаю…»

Она упрямо потрясла головой, прислонилась к кухонному столу и снова посмотрела на документ, который держала в руках.

«Ах, вот в чем дело! В суд вызывают вовсе не меня! Вызывают… О господи, да что же он опять натворил? Неужели с него еще недостаточно? Сейчас посмотрю, что здесь написано про его преступления».

Она пробежала глазами стандартный печатный текст. Вставки были сделаны на машинке.

— Что такое? Да ведь это… О господи, да ведь это… Нет, я просто глазам своим не верю, да ведь это вызов в суд, это пересмотр дела, которого мы так долго ждали. Наконец-то!»

На бледном лице Люцианы появилась слабая тень улыбки. Она положила повестку на стол. Пусть муж найдет ее сразу.

Узнав, что пришел вызов в суд, Брунер тоже удивился. Он принялся считать по пальцам, сколько же месяцев прошло после первого суда. Разумеется, можно посмотреть и по календарю. Но лучше по пальцам, они живые. Он дошел до седьмого. Ага, значит с того дня прошло семь долгих месяцев. Теперь в его руках лежала бумага. В ней, черным по белому, было написано: через две недели состоится третье и последнее слушание дела. Через две недели перед ним распахнутся наконец врата к праву, к достоинству и к свободе.

Зал суда был переполнен. Кого только здесь не было! На местах для публики сидел колбасник, владелец колбасного рая, и дама с хорьками. Здесь восседал Рогатый в своих непроницаемых очках и владелец лавки, одержимый религиозной манией. Бывший главный уполномоченный по жилищным вопросам советник Альфред Зойферт сидел плечом к плечу с агентом по продаже фарфоровых изделий. В одном из рядов красовался владелец ювелирного магазина Фердинанд Ноймонд. Он флиртовал с госпожой доктором Райн и с ее племянницей. В самом дальнем углу непринужденно развалился пьяница, бог весть как прослышавший о суде. Место рядом с ним было свободно. Вот тут-то и уместился второй нос господина Драйдопельта. В этом углу было особенно темно.

Публика собралась недаром. Суд обещал быть чрезвычайно интересным.