Аврора Гитри - Татуированные души

Пока я раздеваюсь, из комнаты до меня долетает их шепот.

— Прогони его! Прогони его!

Я повторяю эти слова бессчетное количество раз. Я вкладываю в них всю свою злобу, весь гнев, всю свою горячку. Все чувства, которые поднял со дна моей души француз, все чувства, от которых горит мое лицо.

Хохот протыкает дверь, словно удары ножа. Нет смеется. Щебет птички, поющей о моем несчастье. Плохое предзнаменование.

Я опускаю ковш в чан, поднимаю его высоко над головой и выливаю на себя. Плюф. Я повторяю процедуру снова и снова. Я топлю счастье моей подруги в своем отчаянии. Плюф. Я покрываю брызгами стены и раковину, заливаю всю ванну, превращая ее в бассейн. Я не чувствую холода воды, я хотела бы, чтобы она стала ледяной, обжигающей, убийственной.

— Перестань! Она рядом!

Я представляю себе ласки, которые напоминают мне об ударах. Объятия, которые будят боль, заставляют вспомнить о шраме на животе.

— Не надо, подожди! — кричит она со смехом.

Шум любовной борьбы. А вода в баке практически закончилась. Я опустошила его, вылила все на пол, чтобы оглушить себя. Теперь я все слышу. Это выше моих сил. Тигр рычит от наслаждения. Ни о чем не подозревающая кошечка очаровывает его своим мурлыканьем.

Влажный воздух ванны окутывает меня, по лбу текут капли, затылок мокрый. Я подхожу к зеркалу и вижу, что я вся вспотела. Черные глаза в красных прожилках подчеркнуты синими тенями. Лицо покрывает смертельная бледность. А на слишком тонком носу (моя отличительная черта) я замечаю желтое пятнышко, светящуюся точку, забытую в уголке правой ноздри. След прошедшей ночи. Отметина француза. Я улыбаюсь, видя ее. Сердце успокаивается. Напряжение спадает. Сегодня вечером он вернется. Он так сказал. Вспомнив его обещание, я вздрагиваю от наслаждения.

— Докмай, ты там надолго? Я тоже хочу принять душ! — кричит Нет за дверью.

Лицо Оливье исчезает, сменяясь моим отражением, сморщившимся от мысли, что нужно выходить и снова сталкиваться с парочкой. Я надеваю выбранное платье, черное, потому что день траурный, и поднимаю промокшую одежду.

— Все, я закончила, — говорю я, покидая ванную.

Я отвожу взгляд влево, к входной двери. Несмотря на все старания, уголком глаза я вижу два переплетенных на кровати тела, застывшие при моем появлении.

— Ты могла бы и постучать!

Постучать… Из ванной. Я вздрагиваю от возмущения и ускоряю шаг, чтобы отгородиться от них стенкой. До меня доносится шепот. Мне нужно чем-то заняться, чтобы не слышать их. Рядом с окном я вижу маленькую сушилку, которую Нет недавно принесла, сказав с улыбкой: «Я становлюсь настоящей домашней хозяйкой!» Как же мы смеялись, когда разложили ее и обнаружили, что она совершенно колченогая.

— Докмай… Что с тобой происходит?

Она снова заговорила ласковым голосом, тем самым, который утешал меня в течение двух лет, голосом, который вел меня к воскрешению.

— Я…

Скомканная мокрая блузка выпадает из моих рук. Мои плечи опускаются, спина горбится, голова опускается. Рыдания застревают в горле, глаза щекочут слезы. Я вспоминаю… Скрип пола, угрожающий голос, сменяющийся хохотом. Руки, мертвой хваткой держащие меня за бедра, зловонное дыхание на затылке, нестерпимую боль. Видения одолевают мое ослабленное бессонной ночью тело.

— Ну? Почему ты так себя ведешь? Признайся.

Легкая рука трогает мое предплечье, развязывает мне язык.

После ее нежного прикосновения мне хочется рассказать о кошмарной ночи, едва не убившей меня два года назад.

Я оборачиваюсь, собираясь излить душу и произнести обвинительную речь против ее любовника, и вижу его. В проеме двери. Улыбка обнажает его клыки. Руки скрещены на груди. Я невольно сжимаюсь и отступаю на шаг. Я отдаляюсь от ласки, я отдаляюсь от тигра. Во мне кипит ярость, она растет в груди, поднимается к горлу и изливается в крике:

— Потому что он приносит несчастье! Этот человек — чудовище! Открой глаза, черт побери. Он разрушает все, к чему прикасается… Нет, Нет, я прошу тебя: выгони его из квартиры. Или… или уйду я.

Нет смотрит на меня, застыв от удивления. Тигр перестал улыбаться и бросает мне убийственный взгляд. Я икаю, мое лицо заливают соленые слезы, которые я не сумела сдержать. Я сжимаю кулаки, зубы, напрягаю все тело. Я не могу больше оставаться соучастницей того, кто, несомненно, станет ее палачом. Пусть лучше она рассердится, пусть вышвырнет меня на улицу. Что она и делает.

— Так уходи!

Я убью ее.

Я сижу за стойкой, напротив сутенерши, которая повторяет мне правила поведения в баре — улыбаясь, конечно, чтобы не привлекать внимания клиентов, — и думаю только об этом. Я думаю об этом с тех пор, как вошла в бар через служебный вход. Я слишком сильно опоздала и уже не могла воспользоваться парадной дверью. Я думаю об этом с тех пор, как увидела ее рядом с Оливье. Она выставила вперед грудь, вытянула пухлые, зовущие к поцелую губы. Я уже собиралась налететь на нее, решив заставить ее проглотить свой змеиный язык. Но старуха встала на моем пути и утянула к стойке:

— Ты меня слушаешь? Ты в последний раз…

Это Ньям в последний раз подошла к французу. Я отрежу ей ноги, я выцарапаю ей глаза, я выпущу ей всю кровь. Ревность лишила меня дара речи и зовет к действию. Без предупреждений.

— … вон тем клиентом. Эй! Докмай!

Сутенерша почти кричит, перекрывая бешеный ритм слишком громкой музыки и отвлекая меня от преступных мыслей. Несколько пар даже умолкают и оборачиваются к нам.

— Ты займешься сейчас вон тем клиентом, — заявляет старуха, показывая на одинокого фаранга у стойки.

Я бросаю рассеянный взгляд на белого, которого она хочет мне сосватать. Он старый и толстый. Рубашка лопается на жирном животе. Под мышками пятна вонючего, как я догадываюсь, липкого пота, лицо красное.

Она шутит.

Иначе и быть не может. Она прекрасно знает, что меня ждет сидящий у двери француз. Что он не прогоняет Ньям только из вежливости. Что он не прерывает нашу с ней беседу из робости. Он пришел ко мне, как и обещал. Сутенерша просто хочет напугать меня, она смеется над моей убийственной ревностью.

— Но…

— Напоминаю, что решения тут принимаешь не ты, — цедит она, сжимая кулаки и сдерживаясь, чтобы не повышать голос. — А им занимается Ньям. И она вроде бы даже в конце концов пришлась ему по вкусу.

Я оборачиваюсь, чтобы убедиться в правоте ее слов. Я вижу свою соперницу, которая что-то шепчет, глядя французу в глаза. Сидя рядом с ним, Ньям изгибается и извивается, пытаясь погрузить его в волны своего тела. Но он не поддается. Он верен мне, а я — ему. Я вижу, как его пальцы расправляются в кисточки, и у меня начинает покалывать щеки. По телу бегут мурашки желания.

— Немедленно иди к тому гостю, — рычит далекий голос.