Иржина Троянова - Яна и Ян

— А сколько раз нужно дернуть шнур, если станет плохо?

В общем, с Пушкворцем не соскучишься. Эх, скорее бы уж все это кончилось!

Мы залезаем по команде в «танк», задраиваем люки. Потом, когда тренажер заполнился водой, пускаем в «танк» воду и надеваем противогазы. Затем по заполнении его водой открываем люки…

Все прошло довольно гладко. У меня возникает чувство легкого разочарования: это же всего-навсего тренировка, где безопасность фактически гарантирована, а вот как проявит себя экипаж в боевой обстановке, когда придется форсировать такую реку, как Лаба?

Капитан Рихта рассказывал нам, как переправлялся в свое время по дну в Т-34. Тогда они сидели в танке по пояс в воде. Нам даже трудно это представить.

— Как вы себя чувствуете, Пушкворец? — заботливо спрашивает командир, как только мы вылезаем из воды.

Пушкворец обращает на него взгляд своих глаз-незабудок и вяло улыбается. Ему уже вроде бы лучше.

— А не попробовать ли вам еще раз! Во второй раз все будет значительно легче.

Услышав эти слова, Пушкворец слабо улыбается и медленно садится на землю. Командир смотрит на меня прищуренными глазами, которые ребята прозвали «рентгенами»: «На отличный экипаж это пока что-то не похоже, свободник!»

Я беспомощно пожимаю плечами. Дело в том, что наш заряжающий Ярда Лотос лег в госпиталь на операцию — у него открылась язва желудка — и вместо него нам прислали Пушкворца. Я запомнил его еще с того момента, когда он плакал, глядя на свои остриженные волосы, ранее спадавшие до плеч. После стрижки открылись некрасиво торчащие уши, и девушка Пушкворца, едва завидев своего кавалера в таком виде, отвернулась от него.

Мы приняли Пушкворца в свой экипаж как равного и теперь всеми силами пытаемся сделать из него настоящего танкиста. Но наши старания пока что не привели к положительным результатам. Глядя на нас невинными голубыми глазами, он проявляет неимоверное усердие при выполнении каждого задания, однако чаще только портит дело. Он, например, оказался невольным виновником того, что меня лишили увольнительной как раз тогда, когда впервые приехала Яна. Случай произошел совершенно анекдотичный.

Наша часть получила переходящее Знамя, и к нам должно было прибыть какое-то высокое начальство из дивизии. Торжества планировалось завершить концертом. Каждый взвод подготовил свой номер. Мы были, как никогда, спокойны: у нас есть Лацо, который хотя и не смог окончить консерваторию, тем не менее оставался прекрасным пианистом. И вдруг Пушкворец тоже изъявил желание участвовать в концерте. Он сказал, что в школе посещал кружок художественного чтения и превосходно знает поэзию. Он долго нас уговаривал, и мы с секретарем бюро Союза социалистической молодежи разрешили ему выступить. «Ничто так не окрыляет, как успех! — одобрил наше решение ротный старшина. — Пусть хоть раз и Пушкворец узнает, что такое успех…»

Мы не возмутились даже тогда, когда накануне торжеств — а это был как раз парковый день — Пушкворец уселся на башне танка и начал мечтательно декламировать:

Правда, Вашек заявил, что Пушкворец мог бы декламировать и утром, а во время работы надо работать, а не сачковать. И мне пришлось спустить на землю нашего романтика.

После официального торжества начался концерт. Все шло по программе без каких-либо помех, начальник клуба сиял. Лацо имел огромный успех, гости и все мы с восторгом ему аплодировали. Но вот подошла очередь Пушкворца. Голос у него дрожал, однако все было сравнительно хорошо, пока он не дошел до строчки: «Май зеленый нам песни дроздов раздарит». В этом месте Пушкворец запнулся, забыв, чьи песни будет раздаривать май, попробовал было вернуться к началу и опять не смог вспомнить. Пушкворец стал перебирать названия птиц и в конце концов заплакал. В зале стоял хохот, смеялся и командир части с гостями. Только начальнику клуба было не до смеха, но я как-то не обратил на это внимания. А надо бы. Потому что в следующую субботу как раз он дежурил по части.

Яна приехала неожиданно, и я помчался к нему просить увольнительную, однако он был холоден как лед: мол, я проявил безответственность, доверив такому недотепе, как Пушкворец, выступать на торжественном вечере. Короче, он не дал мне увольнительной.

Командир роты уехал к своей жене, командир взвода ушел в санчасть удалять зуб. Что же мне было делать?! А Яна стояла у ворот, такая красивая в своем розовом костюмчике. Не яблоневый цвет, а яблонька в цвету… Поэтому-то сейчас я смотрю на возрождающегося к жизни Пушкворца не с сочувствием, а со злостью.

До того как его к нам прислали, у нас был реальный шанс стать лучшим экипажем в роте. Венца Раж — водитель экстра-класса, Лацо — превосходный наводчик. Как и большинство танкистов, мы испытываем гордость оттого, что управляем таким гигантом, и по-настоящему привязаны к своей машине. Венца иногда даже шутит по этому поводу: «Тебе, танк, здорово повезло: ведь у тебя самый лучший водитель в роте!» В лучшие водители он произвел себя сам, хотя наверняка знает — и это его ужасно мучает, — что лучший водитель в экипаже у Поспишила. Это маленький скромный паренек, у которого такое веснушчатое лицо, будто он загорал через шумовку. На гражданке он был водителем грузовика, а в свободное время увлекался эстрадной музыкой. В армии он не забыл о своем увлечении и организовал в части инструментальный ансамбль.

Наводчик у Поспишила тоже не из худших. Я, кстати, его знаю — это Мартин из Пушинкиной компании. Он любит фотографировать, и я часто вижу его с фотоаппаратом. Правда, на первых стрельбах лучшими были мы.

Вечером мое и без того скверное настроение еще более ухудшилось, Причиной для этого послужило письмо Яны.

«…Извини, милый, что заканчиваю письмо только сегодня, хотя начала его еще позавчера… Я старательно повествовала тебе о своих новостях, когда на улице неожиданно раздался выстрел, потом донеслось ужасное тарахтение. Я бросилась к окну и увидела, что по улице едет нечто похожее на автомобиль. Я пригляделась повнимательнее и узнала «крайслер». Машина остановилась у нашего дома, и из нее вылезли Ирка и Орешек. То, что они соорудили, почти допотопная машина, но что-то привлекательное в ней есть. Ребята покрыли ее красным лаком, и она стала похожа на красного дьявола с желтым поясом, по которому идет надпись: «Модель 2000 года!» Они предложили мне покататься, и я согласилась — не могла я их огорчить. Ирка сказал, что на стреляющую выхлопную трубу не нужно обращать внимания. Я так и делала. Но когда мы ехали, прохожие останавливались на тротуарах и подолгу на нас глазели. А вчера мы обмывали «крайслер» в «Манесе», и я весь вечер думала о тебе и о нашей первой встрече…»