Джулит Джедамус - Роман потерь

Императрица и Рейзей уехали в особняк Ичийё. От Садако нет никаких вестей. Ходят слухи, что император объявит всеобщее прощение в надежде успокоить злых духов, которые, по-видимому, вызвали эпидемию.

Когда-то я возлагала на нее огромные надежды. А сейчас должна быть готовой к возможным последствиям, к вероятности возвращения Канецуке еще до того, как император отречется.

— Такое впечатление, что у вас лихорадка, — сказала Даинагон, глядя на миску со льдом около моей циновки. — Я приведу кого-нибудь из докторов, чтобы вас осмотрели.

— Не надо, — запротестовала я. — У меня только легкое головокружение, должно быть, из-за жары.

— Вам не следовало выезжать из дворца. Именно поэтому вы заболели. — И тут впервые на моей памяти ее глаза наполнились слезами.

— Не надо волноваться. Это совсем не то, что вы думаете, — сказала я с излишней горячностью, потому что она смотрела на меня участливо. Выражение ее лица изменилось. Оно было одновременно нежным и отстраненным.

— Так вот в чем дело, — сказала она. — Я предполагала, что это возможно. — Она взяла кусочек льда и потерла им мой лоб.

Лед таял и растекался, как фальшивые слезы, по моему лицу. Я не хотела, чтобы они смешались с настоящими слезами. Наверное, потому, что у нее самой никогда не было детей, она так долго не догадывалась о причине моих симптомов? А может, она по каким-то своим причинам старалась не замечать их?

И она ответила на мой вопрос, как будто чувствовала его:

— Когда-то давно у меня было такое же недомогание, — сказала она. — Это случилось весной на второй год моего замужества. Даже сейчас запах цветущей сливы вызывает у меня тошноту. — Она улыбнулась печальной улыбкой и посмотрела мимо меня на затейливый узор парчовых штор. — Я потеряла его, — сказала она, предвидя вопрос, который я не собиралась задавать. — Это случилось в один из дней Четвертого месяца. Если бы он остался жив, я никогда бы не рассталась с ним. — В ее голосе прозвучал упрек, который она не могла скрыть, хотя, возможно, мне это только показалось из-за обостренного чувства собственной вины.

— Конечно, нет, — отозвалась я и представила, как она распеленывает свое дитя, хотя этого никогда не было.

— Вы не должны оставаться здесь, — сказала она с горячностью иного рода, и я ответила ей в том же тоне:

— Пожалуйста, не надо говорить, что мне следует делать. И никто не должен знать об этом.

— Как вы можете говорить мне это после стольких лет дружбы? — Впервые я видела ее почти разгневанной.

— Простите меня.

— Вы не должны оставаться здесь, — повторила она, — ради себя и ребенка. Вы сказали об этом своему мужчине?

— Нет.

— Лучше не рассказывать.

Я закрыла глаза и почувствовала, как комната кружится вместе с моими мыслями.

— Вы знаете, что у вас с ним нет будущего?

Почему она так ясно видела то, что я старательно скрывала от самой себя? Почему она и та черная книга как сговорились против моего счастья?

— У вас есть другие обязательства, — сказала она.

— По отношению к императрице? — горько заметила я, думая о сорванной игре в сравнения и о подаренном мне траурном наряде.

— Нет, не перед ней. — Она окунула кончики пальцев в миску с таявшим льдом и провела ими по моим щекам. — Отдыхайте. Утром я зайду.

Я лежала в полной темноте, думая о ребенке, в котором жизнь отказала ей, и о совете, к которому я не хотела прислушиваться.

Меня пришел проведать Рюен. Редко когда я была так благодарна разделявшему нас шелку. Даже если мне особенно нечего от него скрывать, меня раздражает его проницательность. Он обладает особой способностью чувствовать ложь и притворство — умение, которое обострилось за годы воздержания.

Каким образом столь циничный человек оказывается таким наблюдательным, когда дело касается поведения людей? Возможно, что в случае с Рюеном тут не было противоречия.

Однако я редко так чувствовала нашу близость, как на этот раз. Странно, если эпидемия окажется тем единственным средством, которое поможет нам сблизиться.

Я чувствовала, что он напуган. Рюен рассказал мне, что они увидели, когда спустились с гор в город, и заразил меня своим страхом.

Мужчины, торопливо проходившие мимо них с прикрепленными к головным уборам ивовыми прутиками, закрывали лица рукавами одежды. Дома с закрытыми окнами, наполовину опустевшие улицы. Запах жженых трав. Тела в пересохших лощинах и канавах. Он видел лежавшего на спине на куче булыжников мальчика; все его лицо было покрыто гнойными нарывами.

— Помнишь, — сказал Рюен, — как в детстве мы стояли коленями на скамейке в той комнате с земляным полом, помнишь или нет?

Он имел в виду траурную комнату в нашем доме в Мино, комнату, которая пропахла дождевыми червями.

— Да, — ответила я. — Было трудно заставить тебя стоять смирно. Ты был очень непоседлив.

— Я видел, как по полу полз паук. Не знаю почему, но это единственное, что я запомнил.

— Ты был очень юн. — Я сама удивилась прозвучавшей в моем голосе нежности.

— Я до сих пор вижу во сне картины из детства.

— Я тоже.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — неожиданно спросил он, приведя меня в замешательство. — Ты сказала, что не участвовала в Празднике ирисов.

Тут я снова почувствовала удовлетворение от того, что нас разделял занавес.

— Я устала, только и всего.

— Вот, — сказал он и просунул под занавес маленький закрытый крышкой кувшинчик. — Закапывай в нос две капли по утрам, как проснешься. Это прогонит печаль и уныние. Наш настоятель очень рекомендует это средство в таких случаях.

Он заботится обо мне. Я сухо поблагодарила его. Его доброта захватила меня врасплох, и я боялась оказаться излишне чувствительной.

— Я буду молиться за тебя, — сказал он и ушел, прежде чем я обрела голос, чтобы ответить.

Может ли женщина превратиться в духа, пока еще живет и дышит? Может ли она благодаря своим сверхъестественным способностям умереть и снова стать духом — двойным духом?

Да. Пока я сидела в своей комнате за бумажными стенами собственной тюрьмы, я припомнила историю Рокуё.

Как часто я думала о ней, об этой ревнивой женщине, которая убила возлюбленных своего любовника. Рокуё: Гавань, Убежище Шестого района. Вдова, которая влюбилась в принца и разрушила его жизнь.

Он был на восемь лет моложе ее, и у них была тайная связь. Она сама не знала, почему так сильно его любила. Было ясно, что у них нет будущего, и, хотя он был нежен с ней во время их свиданий, она понимала, что он щедро одаривал нежностью и других своих возлюбленных.

Услышав, что он собирается жениться, она послала ему свадебный подарок. (Ее не пригласили на торжества, да она и сама не хотела туда идти.) По вечерам, лежа на циновке, она рисовала в своем воображении его жену в одеждах цвета ярко-розовой гвоздики и азалии. Он любил это тело в его пышном пунцовом наряде. Он держал его в руках, как будто дотрагивался до созревшего персика. Прогуливаясь по саду, в глади пруда Рокуё видела отражение лица его жены. Безмятежные карпы всплывали с илистого дна и разрушали это видение.