Джулит Джедамус - Роман потерь

В час Птицы Даинагон и я присоединились к толпе у ворот Кенсюн. Солнце только село, было все еще очень жарко. Колеса экипажей поднимали пыль, со всех сторон доносились крики быков и мужчин.

Мы ехали в экипаже вместе с двумя дамами из окружения императрицы. К их неудовольствию, я настояла на том, чтобы поднять одну из занавесок. Они возражали, заявляя, что это нарушение частной жизни, которое заставляет их чувствовать себя выставленным на продажу на рынке товаром. Судя по тому, как они выглядели, у них было мало причин беспокоиться по этому поводу.

Императорская полиция весь день занималась подготовкой пути следования нашей процессии, но улицы все равно были запружены народом и экипажами, и слуги с трудом прокладывали нам дорогу. Когда наша процессия присоединилась в Хокоине к плакальщикам, мы разглядели желтые шелковые вымпелы, развевавшиеся впереди. Мы не могли видеть паланкин, в котором несли гроб, но время от времени нам удавалось разглядеть шедших вслед за ним одетых в серое сановников с деревянными посохами.

Императора среди них не было. Мы слышали, что он так устал от ночной заупокойной службы в храме, что оказался не в состоянии идти пешком до Торибено. Оба они, и император и императрица, ехали в экипажах. Песнопения монахов обволакивали их, как облака благовоний.

Я пыталась увидеть Рюена, но безуспешно. Вспоминала о снадобье, которое он принес, чтобы защитить от болезни, и мои глаза наполнились слезами.

Где они, эти невидимые испарения, которые заражали людей любого возраста и положения? С наступлением сумерек я стала искать свидетельства их пагубного воздействия. Свет факелов, красные отблески которых придавали всей картине некоторую театральность, помогут мне обнаружить их. Я должна быть аккуратной, пересказывая свои впечатления, — моя кисть не в силах передать увиденного.

Как я могу описать образы, столь далекие от моего жизненного опыта? Напишу просто: «Я видела высохшее русло реки, заполненное трупами» или «Я слышала, как какой-то мужчина читал Нембуцу над телом своего сына», или попытаюсь выразить увиденное в нескольких словах, которые на самом деле не способны это описать: «Я видела толпы нищих, а рядом магов, торгующих своими снадобьями. Я видела ребенка, лицо которого так распухло, что он не мог открыть глаз. Я видела собаку, которая грызла отрубленную руку. Вдоль дороги Рокудо-но-Цудзи я видела храмы, переполненные плакальщиками, которым приходилось наступать друг на друга, чтобы подняться по ступенькам и положить подношения Амиде».

Сам город был не таким, каким я его помнила. Он походил на возлюбленного, которого ты давно не видел и который неожиданно постарел. Он раскинулся на холмах и растянулся по долинам, его кварталы повторяли изгибы потоков и оврагов. Растущая луна лила свой свет на покрытые дранкой крыши, окутанные пеленой тумана.

Легкий ветерок колыхал занавески, принося несочетаемые запахи цветов апельсинового дерева и гниения. Не сомневаюсь, что теперь я никогда не смогу вдохнуть один из этих запахов, без того чтобы не подумать о другом.

В час Крысы мы добрались до места, где был подготовлен погребальный костер. Возница распряг наш экипаж на возвышенности, с которой открывался вид на округу, освещаемую факелами. Земля была посыпана белым песком. Двое ворот и ограждения из шелковых экранов были установлены вокруг того места, на котором должны были находиться похоронные носилки Рейзея.

Мы наблюдали за приготовлениями. Одетые в белое священнослужители сновали туда-сюда, поднося воду и поленья для костра.

Холм, на котором происходило ночное бдение, вскоре заполнили экипажи. Казалось, что каждая женщина с положением стремилась оказаться здесь.

Внизу под нами через западные ворота вносили паланкин с гробом. Сквозь колышущийся шелк занавесок мне удалось рассмотреть императора и императрицу. Жрица стояла рядом, скромная, как монахиня, в своей траурной одежде; развевавшиеся под ветром волосы мешали рассмотреть ее лицо.

Но где Садако? Была ли она больна, или ее не успели известить о внезапной смерти брата? А может быть, отец не захотел, чтобы она присутствовала при кремации. Впервые за несколько дней я почувствовала приступ тошноты и свесилась в окно, закрыв глаза.

Я слышала голос Даинагон. Казалось, он доносился издалека, хотя я знала, что его заглушало только чувство моей вины.

— Я ожидала, что подобное путешествие слишком тяжело для Садако. Она не смогла бы приехать так быстро.

Она прочитала мои мысли. Интересно, считала ли она свое объяснение правдоподобным или сказала это только для того, чтобы успокоить меня.

— Выпейте воды, — посоветовала она, — вы очень бледны.

Я хотела спросить ее, не видела ли она экипажа Изуми, но, поглядев на наших любопытствующих спутниц, передумала.

Мы сидели молча и рассматривали толпу.

— О, значит, он здесь, — пробормотала Даинагон, и я стала искать взглядом, кого она имела в виду. Участившийся пульс подсказал мне имя еще до того, как это осознала моя голова. Масато, как и другие, был в сером, по краям его рукавов мелькали красные искры.

Он о чем-то говорил со священнослужителем. Даже на расстоянии чувствовалось, насколько он почтителен. Казалось, он поглощен своей ролью. Интересно, ощущает ли он мое присутствие, я надеялась, что нет. Было бы лучше, чтобы он не думал обо мне, не отвлекался.

Я наблюдала за тем, каков он, когда я не владею им, когда он свободен от каких-либо требований и принуждений с моей стороны. Таким он будет, когда я больше не смогу видеть его. Будет стоять так же, как стоит сейчас, вести разговор с тихим упорством и настойчивостью, которые я так люблю, и так же жестикулировать.

Я закрыла глаза и увидела его руки, раскладывавшие стебли тысячелистника. Медленный взмах кистей, непринужденность движений.

Я снова посмотрела вниз и продолжала наблюдать за ним, когда священнослужители сняли крышку гроба. Я видела, как он повернулся к императрице в тот момент, когда внутрь клали материал для поджигания. Я видела, как он напрягся, когда дрова подожгли; императрица в этот момент закачалась. Позже, когда священнослужители читали стихи, в которых описывалось, как Сиддхартха несет на плечах серебряный гроб с телом своего отца, я видела, как он бросил сочувствующий взгляд на плачущего императора.

Погребальный костер горел до рассвета. Мы видели, как священнослужители окропляли его вином и запечатывали в урну кости Рейзея.

Даинагон склонила голову мне на плечо. Обе наши компаньонки давно уснули. Масато исчез вместе с монахами и предсказателями.

Небо посветлело, подобно тому, как яркий синий шелк выцветает под солнцем. Два журавля поднялись из тростниковых зарослей и закружили над долиной.