Вальтер Шелленберг - Лабиринт

Если раньше я откладывал аресты особо важных русских шпионских групп, то дальше тянуть с этим было нельзя. Теперь было жизненно необходимо перекрыть все каналы информации. Однако одну или две из этих групп мы по прежнему использовали для снабжения русских дезинформацией, подготовленной вермахтом. Нам удалось передать им фальшивые материалы о возобновлении подготовки к опреации "Московский лев" - вторжение в Британию. Было очень важно, чтобы Кремль давал ошибочную оценку политической ситуации, и принимаемые меры безусловно внесли свой вклад в то, что их застали врасплох. Например, русские пехотные батальоны в крепости Брест-Литовск все еще маршировали со своими оркестрами даже днем 21 июня.

Канарис нервничал все больше. И он, и Гейдрих испытывали постоянное давление Гитлера, требовавшего все новых материалов о состоянии русской обороны и советских вооруженных сил. Гитлер изучал их отчеты во всех деталях. Несколько раз он жаловался Гиммлеру на Канариса. "Абвер всегда посылает мне пачку частных, совершенно бессистемных донесений. Конечно, они представляют материалы огромной важности и исходят из самых надежных источников, но мне приходится самому разбираться с ними. Это неправильно, и я хочу, чтобы вы проинструктировали своих сотрудников, что они должны выполнять свою работу совершенно по-иному."

Это я слышал много раз, вплоть до конца 1944 г., когда, наконец, Гиммлер сообщил мне, что Гитлер вполне удовлетворен нашей системой работы.

Несмотря на все происходящее, Канарис и я по-прежнему продолжали совершать наши совместные утренние прогулки верхом хотя два или три раза в неделю. И хотя мы договорились не говорить о делах, мы не могли избежать перехода к темам, связанным с нашей работой. Канариса ужасно тревожила приближающаяся кампания. Он в самых крепких выражениях критиковал руководство вермахта, которое несмотря на свои специальные знания, было достаточно безответственным и глупым, чтобы поддерживать взгляды человека вроде Гитлера, считавшего, что мы будем в состоянии закончить русскую кампанию в течении трех месяцев. Он говорил, что не будет участвовать в этом и не понимает, как генерал фон Браухич, Гальдер, Кейтель и Йодль могут быть настолько самовлюбленными, настолько нереалистичными и настолько антимистичными. Но любые возражения были бесполезными; он и так уже стал непопулярным из-за своих бесконечных предубеждений. Всего несколькими днями раньше Кейтель сказал ему: "Мой дорогой Канарис, Может, вы что-то и понимаете в абвере, но вы принадлежите к флоту; вам не стоит пытаться учить нас стратегическому и политическому планированию." Когда Канарис повторял такие высказывания, он обычно осаживал свою лошадь, смотрел на меня широко раскрытыми глазами и произносил очень серьезно: "Не кажется ли вам, что это было бы весьма комично, если бы не было настолько серьезно?"

Темой, к которой мы постоянно возвращались в наших разговорах, были Соединенные Штаты и их индустриальная мощь, особенно выпуск ими самолетов и кораблестроение. Похоже, что этот вопрос был решающим, поскольку он определял продолжительность времени, отведенного нам до того, как возникла бы реальная угроза войны на два фронта. Канарис и я сходились в том, что если бы вся производительная мощь Америки встала на сторону Великобритании, это, без сомнения привело бы к вторжению на континент. Наземным операциям, безусловно, предшествовали бы массированные воздушные налеты, которые, в случае ухучшения на восточном фронте, нанесли бы тяжелый ущерб нашей мощи. Поэтому отсутствие ясности в планировании у руководителей люфтваффе внушало огромную тревогу. Геринг и его сотрудники не разделяли нашего взгляда на эту проблему, поэтому существовала большая неразбериха в графиках выпуска бомбардировщиков и истребителей.

В качестве примера тех трудностей, с которыми мы сталкивались, когда нам было необходимо, чтобы начальство беспристрасстно выслушало нашу реалистичную информацию, стоит привести следующий случай: в начале 1942 г. под моим руководством был подготовлен всеобъемлющий доклад на основе нашей секретной информации об американской военной промышленности, в особенности, об общем выпуске стали и строительстве военоно-воздушных сил Соединенных Штатов. Подготовка этого доклада заняла почти два месяца, все детали в нем были проработаны ведущими экономистами. Информация была очень полной и объективной. Поступила она из очень надежных источников. Гейдриха она просто поразила, и я никогда не забуду его удивления, когда, просматривая его, он наткнулся на такие цифры, как "общий выпуск стали - от 85 до 90 миллионов тонн." Он показал доклад Герингу и Гитлеру, которые изучили его самым тщательным образом и затем обсудили. Самым неприятным во всей этой истории был разговор, состоявшийся у меня с Герингом. Рейхсмаршал не кричал- он говорил короткими, вескими фразами. Презрительно посмотрев на меня, он вложил доклад мне в руку и сказал: "Все, что вы написали - полная чепуха. Вам следует обратиться к психиатру, чтобы он проверил ваше душевное состояние."

На этом его разговор со мной был закончен. Гейдрих задержался у Геринга чуть больше, и когда он, наконец, вышел, то был весьма зол. Но он никогда не использовал этот случай против меня. Через несколько месяцев я услышал от Гиммлера, что под влиянием Геринга, Гитлер сильно разозлился после прочтения доклада. Он раскритиковал его как заумный и написанный с единственной целью - продемонстрировать самомнение автора и добавил, что не верит ни единому слову из него.

Позднее, во время Нюрнбергского процесса, я занимал камеру через коридор от Геринга. Я видел его каждый день и мог перекинуться с ним несколькими словами. До этого я не слышал от него ни слова похвалы. Обращаясь из своей камеры ко мне, он громко сказал: "Что ж, оказывается, то, что вы говорили вовсе не чепуха." Я сразу же понял, что он имеет в виду. В один из дней мне позвонил Гейдрих и попросил подготовиться к отчету у Гиммлера по вопросу контрразведывательной работы против России. Когда мы приехали, Гиммлер начал с того, что рассказал о длинном разговоре, который у него в этот день состоялся с фюрером и в котором была затронута целая серия проблем, связанных с предстоящей кампанией. "С вами, Гейдрих, я хотел бы обсудить несколько вопросов наедине. Для вас, Шелленберг, у меня две особых проблемы. Во-первых, фюрер предполагает объявить о начале наступления в обращении к германскому народу. К этому обращению должны прилагаться доклад ОКВ, а также, возможно, министерства иностранных дел, и, кроме того, подобно тому, как в начале кампании против запада сюда же был включен доклад министра внутренних дел, фюрер теперь желает подобного доклада от меня, как главы германской полиции. В предыдущем случае доклад оказался очень впечатляющим, и он хочет иметь доклад того же типа о подрывной деятельности Коминтерна. К сожалению, в нашем распоряжении всего лишь двадцать четыре часа. Я понимаю, Шелленберг, что вы не волшебник, но постарайтесь сделать все, что в ваших силах. Гейдрих проследит за тем, чтобы вас немедленно обеспечивали всем, что вам потребуется. Так что не теряйте времени."