Вальтер Шелленберг - Лабиринт

Флич был несколько обескуражен. особенно когда я обьяснил, что, по крайней мере десять его лучших товарищей должны официально порвать с его группой и вернуться в коммунистическую партию. Там они должны были очень активно действовать против него и его газеты, дабы восстановить доверие русских. Он должен был поговорить с каждым из них в отдельности, не ставя в известность других, детально растолковать обязанности и добиться их лояльности. Здесь я намекнул относительно мер безопасности, которые необходимо принять, чтобы они на самом деле не ушли к коммунистам.

Если им удалось бы установить контакты с русскими, связь пришлось бы осуществлять крайне осторожно и не торопиться со специальными заданиями. Спешка была бы величайшей ошибкой. Отбирая агентов, Флич должен был быть чрезвычайно внимательным, чтобы выделить тех, кто обладал сильным характером и был абсолютно лоялен по отношению к нему.

Наконец, до Флича дошло, чего я хочу, и он заявил о своей готовности делать все, что я попрошу, хотя и все время говорим о нежелании нанести какой-либо ущерб интересам своей страны. Однако прямо в этот момент я и не стремился к тому, чтобы он дал определенные обязательства и предложил ему очень основательно все обдумать. Когда он уходил, он показался мне более решительным и энергичным; стоявшая перед ним задача его заинтересовала.

После его ухода, я некоторое время сидел в глубоком раздумье в прокуренной комнате. Мне нужно было несколько минут, чтобы преодолеть свою подозрительность. Кто может, на самом деле, заглянуть в душу другого человека? Единственное, что оставалось, это сидеть и ждать. Результаты работы были наилучшим показателем справедливости или несправедливости подозрений.

При финансировании операций особое внимание следовало обратить на передачу валюты, дабы не возбудить подозрений у шведских налоговых служб. Передавать средства следовало таким образом, чтобы не возникло вопросов по поводу получения Фличом больших сумм. Однако мои усилия дали удивительно хорошие результаты. Флич сообщил, что располагает прямой информацией от русских относительно подготовки крупного контрнаступления зимой. В его донесении точно было указано, что русские будут наносить удар в районе Москвы, где германские войска в ходе наступления, наиболее глубоко вклинились в их оборону. Однако не было точно известно, какими силами будет действовать противник: дивизиями, переброшенными из Сибири или соединениями, созданными в ходе мобилизации в центральных областях. Флич полагал, что в наступлении примут участие от 50 до 65 дивизий, подготовленных к действиям в зимних условиях, в том числе по крайней мере 20 полностью механизированных.

Это донесение меня особенно заинтересовало, так как с середины ноября я получал информацию от своих русских агентов о формировании новых соединений в центральном районе. Аналитический отдел(eraluation sector )германского генерального штаба, основываясь на данных фронтовой разведки и допросов военнопленных также полагал, что новые части начнут появляться на фронте в середине декабря. Важная и точная информация была получена и из личных бесед между высокопоставленными дипломатами из русского посольства, по-видимому, не знавшими о том, что их подслушивают. Сами информаторы были шведскими коммунистами, которые имели тесный личный контакт с различными сотрудниками русского посольства.

Сразу же после этого у меня состоялась беседа со своим японским коллегой. Он нем ог сколько-нибудь существенно дополнить эту информацию, но заверил меня, что, по японским данным, русские полностью полагаются на их нейтралитет и исходят в своей стратегии из возможности продолжать войну с Германией, не отвлекая силы на отражение японского нападения на Востоке.

Эти известия были столь важны, что я сократил свой визит с целью подготовить отчет и представить его лично. Посему я не смог встретиться с Фличом, как это первоначально планировалось, для окончательного разговора.

Вернувшись на свое рабочее место в Берлине, я первым делом прочитал отчет специального эмиссара, знакомившегося с работой моих людей в Мадриде, (с ним я еще не имел возможности переговорить). Волосы у меня встали дыбом. Положение было ужасающим. Лишь один из главных агентов, серьезный и изобретательный рабочий, организовавший сеть информаторов, получил хорощую характеристику. Его единственная проблема состояла в установлении контакта с британским посольством, но и здесь ему удалось в конце концов завязать рабочие связи. Но это было единственное светлое пятно во всем отчете. Все остальные казалось просто невероятным. Однако я не собирался из ложной гордости скрывать ощибки. Основной радиопередатчик был установлен в заднем помещении ресторана.

Его же ведущие сотрудники превратили в свою штаб-квартиру, встреч агентов и в день получения жалования они устраивали здесь пьянки. Они завербовали владельца ресторана и сделали его казначеем. Кассовый аппарат стал хранилищем средств разведки: все средства и расписки хранились здесь. Местные полицейские знали обо всем, что происходило и сами участвовали в попойках. Некоторые из них даже были контр-агентами и работали на другие разведывательные службы. Было ясно, что не только испанская полиция, но и спецслужбы врага знали коды, использовавшиеся основным передатчиком и читали все сообщения, которые шли из задней комнаты. К счастью для меня, исходя из сложившейся ситуации, все, переданное нашим передатчиком было абсолютной чушью. Некоторое время я подумывал не махнуть ли на все рукой и вводить в заблуждение противника, пока я не создам новую группу где-нибудь еще. Наконец я отложил отчет. Я с ужасом подумал, что высшему руководству действительно передавалась информация, добытая таким образом.

Тем временем перед дверями кабинета ждало несколько человек. Один из них был специалист по Болгарии из аналитического сектора. Его отчет был точным, коротким и свидетельствовал о глубоком знании предмета.

Следующий разговор оказался куда сложнее. Он касался проблемы, затрагивающей всю нашу ближневосточную политику реакции на попытку переворота Эль-Галиани в Ираке, который потерпел неудачу и привел к потере значительной доли симпатий к нам в арабских кругах. Мы должны были восстановить в них дружественное отношение к Германии, и я попросил изложить все это письменно, так как собирался обсудить данную проблему с министерством иностранных дел и верховным командованием вермахта.

Потом последовало совещание по техническим вопросам и наконец, я смог вернуться к груде документов на моем столе.

Около двух часов ночи я утомился настолько, что перестал воспринимать прочитанное, и отправился домой. Весь дом спал. Я быстро заглянул в детскую и, тяжело вздохнув рухнул в постель. Жена проснулась и с глубоким беспокойством проговорила:"Ты не сможешь так жить". Но я слишком устал, и ничего не ответил.