Вальтер Шелленберг - Лабиринт

Через несколько недель, я набросал проект соглашения с министерством иностранных дел, который по настоянию Лютера был в конце концов подписан Риббентропом. Он обеспечил за политической разведкой серьезные права.

Когда я вспоминаю об этих переговорах, я все еще удивляюсь почти фривольному отношению к подготовке Германии к величайшей в ее истории войне. По словам Лютера, не существовало никаких определенных договоренностей между министерством иностранных дел и военной разведкой.

Эти переговоры и заключенное в результате них письменное соглашение стали основой моего стабильного сотрудничества с МИДом.

Ценность такого сотрудничества определить было сложно. Временами оно было образцовым, временами оно не только расстраивалось, но и возникали серьезные конфликты. В большинстве случаев это было результатом личных ошибок Риббентропа. Его взгляды и распоряжения были для меня неприемлемыми, а его личное отношение непереносимо. В конце концов, я решил выяснить отношения с ним исходя не из личной вражды, а из того, что он превратил в своих врагов всех.

Чтобы продемонстрировать Риббентропу, насколько неправильны его представления о разведке, я сначала показал Лютеру, Гейдриху и Гиммлеру сведения - 70 процентов из них специально сфабрикованных - о польском эмигрантском правительстве в лондоне, которые были подготовлены мною. Я передал их заграничных агентов. Две недели спустя Риббентроп представил эти данные Гитлеру в качестве ценной информации. После этого Гитлер более часа откровенно беседовал с Риббентропом. Министр иностранных дел ничего не сообщил о результатах этой беседы, но двумя днями позже он, обедая с Гиммлером, рассказывал об общих трудностях руководства разведкой.

Наконец настал день, когда мне приказали лично доложиться Риббентропу. Я подошел точно в назначенное время и был сразу же принят. Тогда его кабинет помещался в одном из крыльев бывшего президентского дворца, а само министерство располагалось на Вильгельмштрассе. Кабинет был выдержан точь-в-точь в том же стиле что и новая рейхсканцелярия. Комната с большим столом и большими окнами была заполнена пышными коврами, дорогими гобеленами, богато украшенными стульями с шелковой обивкой. Риббентроп, как обычно, стоял позади стола со скрещенными руками. Он принял меня на редкость официально; было видно, что он старался произвести впечатление. Он говорил медленно и веско, как будто принимал меня впервые. После нескольких слов он вышел из-за стола, торжественно протянул мне руку и предложил сесть. Затем он сам уселся напротив меня и сказал: "Пожалуйста, начинайте без предисловий. Я уже знаю, о чем вы пришли побеседовать."

В течение первого получаса его лицо оставалось неподвижным. Он внимательно слушал меня. Но стоило мне перейти к организации различных групп связи с другими министерствами, он резко оборвал меня:"Вы не собираетесь сами создавать разведывательные подразделения в других ведомствах?" Вопрос явно свидетельствовал о том, что он просто не понял о чем я говорил. Я начал снова и осторожно, не торопясь обьяснил ему, что группы связи(liason offices) необходимы и что, если он поразмышляет над проблемой, то поймет, как выиграют от них и министерство иностранных дел, и он лично. Абстрагируясь от вопросов контроля и распоряжения ими, контакты между этими группами, мною и другими ведомствами могут использоваться для решения вопросов, представляющих для МИДа огромный интерес. Этими делами можно было бы заниматься на нейтральной почве, как тем, что представляет интерес только для разведки, а не для конфликтующих ведомств. Если разведка сможет работать в тесном взаимодействии с МИДом, в выигрыше будут обе организации. За такой договоренностью будет стоять рейсфюрер СС и для меня отпадет необходимость по каждому поводу консультироваться с Риббентропом. дабы устранить подразделения Риббентропа в том, что мой план маневром по проникновениюСС в министерство иностранных дел, я предложил, чтобы глава разведки, кто-бы он ни был, входил в штат МИДа.

Риббентроп смотрел на меня в совершенной растерянности. Он все еще не понимал чего я хочу, и чем больше я обьяснял, тем меньше он понимал мои слова. Я дошел до того, что рассказал ему как мы умышленно подкинули ему ложные сведения. Я напомнил Риббентропу о беседе с фюрером, и, наконец, прямо заявил, что позиции разведки сейчас достаточно сильны, и он не сможет впредь нападать на нее. Если вы не за нас, то я должен сделать вывод, что вы против нас.

Здесь он заволновался и рассердился. Он не потерпит личных оскорблений, заявил Риббентроп. Он всегда стремился к разумному рабочему сотрудничеству, но сейчас вынужден считать, что мы отказываемся видеть в министерстве иностранных дел независимое учреждение. Я извинился и заявил, что, по-моему мнению, мы не вполне понимаем друг друга и, если он придает этому какое-либо значение, я готов изложить ему, мой план на бумаге. С презрительной гримасой он ответил:"Спасибо, я обойдусь и без этого."

Тогда я попытался разговорить его, сказав, что было бы, несомненно, очень интересно, познакомиться с его собственными представлениями об организации и методах работы разведки. Он сразу же успокоился и откинулся на спинку стула с дружелюбным жестом. Я понял, что неправильно повел беседу. Мне не следовало начинать с лекции, для начала попросить его поделиться своими взглядами. Без всякого умысла я задел его тщеславие.

Взгляды Риббентропа были совершенно иными. По его мнению, было достаточно располагать десятком-двумя отборных агентов за границей. Они должны были бы распоряжаться большими средствами и собирали бы информацию, главным образом, по собственному разумению. Регулярно получаемой от этих 10-20 человек информации было бы вполне достаточно. детали не играли большой роли в глобальных вопросах внешней политики; решающее значение имели определенные крупные вопросы, возникновение которых можно было бы предвидеть.

Он сказал, что очень доверяет мне лично- от этого заявления я чуть не упал со стула- и он готов сделать все необходимое и обезопасить меня. В любое время он готов взять меня в свою разведывательную службу. здесь, наряду с изучением глобальных проблем, я мог взяться за организацию разведывательной службы, о которой шла речь. Я еще раз обьяснил ему: дело не в личностях, и его предложение меня не интересует но, я не могу согласиться с его мнением. Я полагал, что решающее значение для разведки имеют именно детали, и только с помощью методического научного анализа данных, поступающих от разведывательной сети, можно заложить реальную базу для политиков. Этого невозможно добиться с помощью случайной информации или усилий 10 или 20 человек, как бы они ни были талантливы.