Алели Нотомб - Метафизика труб

Она сжала губы. Я увидела, как она кинула на меня взгляд полный ненависти.

Мой отец немного успокоил меня: наш отъезд из Японии планировался через два или три года. Два или три года для меня были равны целой жизни: страна, где я родилась, будет со мной еще целую вечность. Это было горьким утешением, как лекарства, которые смягчают боль, но не лечат болезнь. Я предложила отцу сменить профессию. Он ответил мне, что карьера канализационного рабочего не слишком привлекала его.

С этих пор я чувствовала себя торжественно. После обеда дня трагического открытия Нишио-сан отвела меня на детскую площадку. Там я провела час, исступленно прыгая по бортику песочницы, повторяя себе такие слова:

"Ты должна запомнить! Ты должна запомнить!"

"Поскольку ты не будешь жить в Японии вечно, поскольку ты будешь изгнана из сада, поскольку ты потеряешь Нишио-сан и гору, поскольку то, что было тебе дано, будет у тебя отнято, ты должна запомнить эти сокровища. Воспоминание имеет ту же власть, что и написанное: когда ты видишь слово "кот", написанное в книге, его вид отличается от соседского кота, который смотрел на тебя своими красивыми глазами. И, однако, видеть написанным это слово доставляет тебе удовольствие сродни присутствию настоящего кота, его золотистому взгляду, устремленному на тебя.

Память это то же самое. Твоя бабушка умерла, но воспоминание о ней делает ее живой. Если тебе удастся запечатлеть сокровища твоего рая в твоем мозгу, ты унесешь в своей голове если не их волшебную реальность, то, по крайней мере, их могущество.

Отныне в твоей жизни будут сплошные коронации. Моменты, достойные этого, будут облечены в мантию из горностая и коронованы в храме твоего черепа. Твои эмоции станут твоими династиями".

Наступил, наконец, день моего трехлетия. Это был первый день рождения, о котором я помню. Это событие показалось мне событием мирового масштаба. Утром я проснулась, воображая, что Шукугава должна быть в праздничном убранстве.

Я прыгнула в кровать моей сестры, еще спавшей, и растолкала ее:

- Я хочу, чтобы ты первая поздравила меня с днем рождения.

Мне казалось, что она почтет это за большую честь. Она пробурчала "с днем рождения" и отвернулась с недовольным видом.

Я покинула эту неблагодарную и спустилась в кухню. Нишио-сан была великолепна: она встала на колени перед ребенком-богом, которым была я, и поздравила меня с моим подвигом. Она была права: достигнуть возраста трех лет было доступно не всякому. Затем она распростерлась передо мной. Я почувствовала глубокое удовлетворение.

Я спросила ее, придут ли жители деревни приветствовать меня ко мне домой, или же это я должна прошествовать по улице, получая аплодисменты. Нишио-сан на мгновение затруднилась ответить:

- Сейчас лето. Люди уехали на каникулы. Иначе для тебя организовали бы целый фестиваль.

Я решила, что так было лучше. Это празднество меня без сомнения утомило бы. Для моего триумфа требовалась интимная обстановка. В тот момент, когда я получу своего плюшевого слона, этот день можно будет счесть самым удачным.

Родители объявили, что я получу свой подарок во время полдника. Хьюго и Андре сказали мне, что сегодня они не будут дразнить меня. Кашима-сан ничего мне не сказала.

Я провела последующие часы в нетерпеливых галлюцинациях. Этот слон будет самым грандиозным подарком, который мне когда-либо дарили в жизни. Я размышляла о длине его хобота и его весе, когда он окажется в моих руках.

Я назвала бы этого слона Слон: это было бы прекрасным именем для слона.

В четыре часа по полудню меня позвали. Я пришла к столу с биением сердца, достигающим 8 баллов по шкале Рихтера. Я не увидела никакого свертка. Должно быть его спрятали.

Формальности. Пирог. Три зажженные свечи, которые я задула, чтобы отделаться от этого. Песни.

- Где мой подарок? - спросила я, наконец.

Родители хитро улыбнулись.

- Это сюрприз.

Я заволновалась:

- Это не то, что я просила?

- Это лучше!

Лучше, чем плюшевый толстокожий, такого не существовало. Я предвидела худшее.

- Что это?

Меня подвели к маленькому каменному прудику в саду.

- Посмотри в воду.

Там плескались три живых карпа.

- Мы заметили, что тебе нравятся рыбы, а особенно карпы. Итак, мы дарим тебе трех: одного за каждый год. Хорошая идея, верно?

- Да, - ответила подавленно-вежливо.

- Первый оранжевый, второй зеленый, третий серебристый. Ты не находишь, что это восхитительно?

- Нахожу, - сказала я, думая, что это отвратительно.

- Ты сама будешь заботиться о них. Тебе приготовили запас воздушных рисовых лепешек: ломай их на кусочки и кидай им, вот так. Ты довольна?

- Очень.

Проклятие. Я предпочла бы остаться совсем без подарка.

Я солгала не столько из вежливости. Я сделала это потому, что ни на одном известном языке невозможно было выразить всю степень моей досады, потому что ни одно выражение и близко не походило на мое разочарование.

В бесконечный список человеческих вопросов, не имеющих ответа, нужно включить следующий: что происходит в голове у благонамеренных родителей, когда, не довольствуясь тем, чтобы подавать детям ошеломляющие идеи, они берут на себя инициативу вместо них.

Когда мне было три года, они провозгласили "мою" страсть к разведению карпов. Когда мне было 7 лет, они объявили о "моем" торжественном решении посвятить себя дипломатической карьере. Мои двенадцать лет укрепили в них идею сделать из своего отпрыска политического лидера. И когда мне исполнилось семнадцать, они решили, что я буду семейным адвокатом.

Мне случалось спрашивать их, откуда у них эти странные идеи. На что они отвечали, всегда с тем же апломбом, что "это было видно" и что "таково было общее мнение". И когда я захотела узнать, чьим именно мнением это было, они сказали:

- Да всех!

Не следовало противоречить их доброй воле.

Вернемся к моим трем годам. Поскольку мои отец и мать узрели во мне рыбоводческие амбиции, я постаралась, из дочерней благорасположенности, изобразить внешние признаки ихтиофилии.

Я принялась рисовать цветными карандашами тысячи рыб с плавниками большими, маленькими, многочисленными, совсем без них, с чешуей зеленой, красной, голубой в желтый горошек, оранжевой с сиреневыми полосами.

- Правильно мы сделали, подарив ей карпов! - Говорили восхищенные родители, глядя на мои произведения.

Эта история могла быть комичной, если бы не моя ежедневная обязанность кормить эту водяную фауну.

Я шла в кладовую за воздушными рисовыми лепешками. Потом, стоя у края каменного пруда, я разламывала этот прессованный продукт и кидала в воду кусочками размером с поп-корн.

Это было довольно весело. Проблема была в этих мерзких тварях карпах, которые всплывали на поверхность, раскрыв зевы, чтобы съесть свой хлеб.