Михаил Меньшиков - Письма к ближним

Обязательное страхование выдвинуло еще одну неожиданность, хотя такую естественную. Оказалось, что доходы всех этих десятков тысяч страховых касс выросли до 314 миллиардов марок (в 1899 г.), а чистый остаток – до одного миллиарда. Как видите, трудящийся немецкий народ, совсем шутя, из грошей, за 14 лет собрал огромнейший частный фонд и сделался одним из величайших капиталистов в мире. Миллиард – его нужно поместить; и вот, вместо чтобы отбивать хлеб у мелких рантье, народ-капиталист направляет свои деньги не в бумаги, а на предприятия, направленные на пользу самого народа. На первом месте стоит реформа жилищ. Фонд страхования выдал в ссуду городам и ферейнам более 52 миллионов мар. под постройку гигиенических, комфортабельных жилищ. Ими особенно восхищалась княгиня М.Н. Щербатова. На устройство санаторий, приютов, общественных бань, потребительных товариществ и т. п. выдано более 36 миллионов. Всякая мера, от которой можно ждать улучшения быта рабочих, энергически поддерживается страховыми кассами. Охотно даются средства на канализацию, на постройку школьных зданий и проч. и проч. С появлением обязательного страхования в стране появился колоссальный мелиоративный капитал, который работает на тысячу ладов и при этом чудовищно растет. Это какое-то золотое орошение, проникающее до самых глубоких язв народных и целящее их. И что знаменательно, – собственно казна участвует в создании этого огромного фонда лишь одной двадцать седьмой долею, – остальное дали рабочие и хозяева пополам. Нужно еще заметить, что рост страховой организации не закончен; предполагается еще страхование от безработицы, обеспечение вдов и сирот и пр.

Очень трудно подсчитать итоги всякого великого дела. Последствия и добра, и зла бесконечны. Но уже, а priori можно предположить, что миллионы вовремя вылеченных больных, сотни тысяч калек, поставленных на ноги, миллионы женщин, подростков, стариков, силы которых сбережены, наконец весь народ, очнувшийся от социальной паники, – не могли не дать стране нового культурного подъема; и действительно, подъем этот прямо неслыханный. Социологи и экономисты все думают да гадают, что значит этот ни с чем не сравнимый рост населения в Германии – рядом с вымирающей Францией, чем объяснить небывалый прогресс промышленности, вытесняющей на мировых рынках даже такое древнее могущество, как Англию? Вспомните «Made in Germany», вспомните огромный рост коммерческого судоходства, вспомните, что, несмотря на все усилия твердой как сталь британской расы, все позиции на Ближнем Востоке, в Восточном и Атлантическом океанах переходят к немцам. Германия потому усиленно строит военный флот, явно выражая желание догнать английский, что еще усиленнее растут у нее купеческий флот и торговля, лихорадочно растут колонии и станции на всех морях. В политике еще недавно казалось, что тройственный союз – апогей германского могущества, но в течение немногих лет выдвинулась грандиозная идея захвата всей Средней Европы и Ближнего Востока, и немцы уже с быстротою пара движутся на Багдад. В чем же причина этого феноменального оживления?

Коренные причины всегда таинственны, но вот хотя бы это скромное «государственное страхование» трудового народа – разве не могло оно сыграть волшебной роли? Силы удовлетворенного народа неизмеримы. Если хоть в ничтожной доле им делается правильный учет, результаты получаются безмерные. Мы, собственно, еще в начале этой великой бисмарковской реформации – трудно и угадать, во что она разовьется. Счастливый, сильный народ в центре Европы или заставит соседей сделаться такими же здоровыми и сильными, или может наделать им очень много хлопот…

Но как же быть с милосердием? Неужели помириться на том, что оно ниже страхового полиса?

Об этом скажу особо.

Мне кажется, мысль о государственном страховании народа должна у нас привиться. Эта мысль не была бы даже заимствованием у немцев. За три года до бисмарковского проекта в Германии у нас говорил об «оздоровлении корней» Достоевский, уже лежа на смертном одре. Скорее же князь Бисмарк, читавший русские газеты, мог подслушать у Достоевского его идею. Хотя о страховании рабочих у Достоевского нет ни слова, но мысль о безусловной необходимости теперь же, как можно скорее, как можно искреннее и глубже взяться за оздоровление народных корней была громко высказана тогда именно нашим писателем. Эта мысль принадлежит, конечно, всякому великому сердцу во все времена, но мне припомнился могучий голос Достоевского потому, что я вспомнил, как шел тогда за гробом его и читал только что вышедший последний нумер «Дневника писателя». Меня тогда же поразила эта судорожно высказанная, точно вырванная вместе с кровью глубокая идея, и мне тогда же показалось, что она достойна быть завещанием великого писателя, который так знал народ. «Дневник писателя» тогда все прочли, быстро расхвалили и забыли. Мы, русские, забыли, а через три года в Германии, где не было Достоевского, появляется закон, который поистине мог быть назван «оздоровлением корней» – и не только корней, а и самой почвы народной.

Великая мысль о массовом страховании, как все на свете, выклевывалась с большими усилиями путем тысячи грубых опытов, пока не блеснула почти во всей яркости у Наполеона III. «Узурпатор», Napoleon le Petit, как называл его Гюго, очень нуждался в том, чтобы задобрить рабочие классы. На счет конфискованного у орлеанской династии имущества Наполеон хотел дать народу что-нибудь бесспорно полезное, и вот явились страховые кассы для рабочих. Но у французов ничего не вышло. Этот удивительный по уму народ погибает от централизации, бюрократизма, от бездушной канцелярщины, в которой коченеют многие благие начинания.

Бисмарк называл Наполеона III «непризнанной бездарностью», но со смелостью гения перенял у него хорошую мысль. У Наполеона из нее ничего не вышло, – но посмотрите, как та же мысль вскипела в плодовитом мозгу великого немца. У Бисмарка были менее сентиментальные цели. Он, может быть, не слишком сильно хлопотал собственно о счастье немецкого рабочего, но, как умный политик, сообразил, что народное счастье – прямо козырный туз в игре партий и что необходимо взять его в руки. При Бисмарке в 1869 г. возникла партия социал-демократов, которая из ничего разрослась в очень сильное государственное течение, притом революционного характера. Социалисты объявили себя защитниками народных прав. Чтобы сокрушать их, Бисмарк поспешил стать в положение еще более искреннего защитника тех же прав. Только что издав драконовские законы против социалистов, он не постеснялся объявить, что он сам социалист, и даже более, чем они, и в доказательство провел закон о страховании. Это был ход великого игрока. Некоторые социалисты признают, что государственное страхование рабочих нанесло их партии разгром вроде Седана. Хотя партия продолжала расти и в самой стране, и в парламенте, но она теряла в качестве больше, чем приобрела в количестве. С нею произошло самое гибельное, что может постичь живую партию, – она остыла. Из революционной, грозной силы, единственной страшной для германской государственности, социализм незаметно выродился в мирное добропорядочное сословие, решившееся добиваться своих целей словопрениями и безобидными интригами. Бисмарк ловко вынул у социал-демократов их жизненный нерв – мечту о взаимопомощи, и партия омертвела. Осуществив нечто из того, что социалисты выдвигали, как что-то недосягаемое, Бисмарк показал, что мечта без больших хлопот доступна и ничуть не идет вразрез с немецкою государственностью.