Михаил Меньшиков - Письма к ближним

Вот почему мне глубоко жаль гибели бурских республик. Этот маленький ханаан уже охвачен фабричною цивилизациею; точно пожаром, он охвачен капитализмом, роскошью, жестокостью Европы. Героический период этого крестьянского уголка земли окончился. Начинается век соблазна, отступничества от Бога, от старинной строгости и чистоты. Начинается обман, продажность, лихорадка обогащенья и та социальная давка, в которой затаптывается самое дорогое, чем все мы живы. Начинается старость общества.

Сказать, что одни англичане виноваты в гибели буров, было бы большой неправдой. Англичане, как Вавилон для евреев, явились, сами того не зная, мстителями за те вины буров, которые совершены пред Богом. Если бы буры держали верно старый завет свой оставаться пахарями и не кланяться Ваалу, они не потерпели бы теперешнего унижения. Если бы они сказали англичанам: – Вам хочется золота наших рудников? – Так возьмите его! – войны не было бы. Мистер Чемберлен с моноклем в глазу положил бы золото в один карман, бриллианты – в другой и удалился бы. Но буры уже задолго до войны перестали быть избранниками Божиими. Они уже десятки лет как тянутся к богатству, им ненужному, тянутся к суетной роскоши, до такой степени не идущей к их рабочей обстановке. Задолго до войны с Англией жажда золота заставила их поработить бедные негритянские племена и научила их жестокости и праздности. Те самые порядки, от которых когда-то бежали голландцы в Африку, их потомки стали заводить дома. Старинные колонисты искали свободы, простора, возможности жить вне соблазнительной культуры, возможности жить благочестиво. Потомство их потянулось назад, к покинутым идолам. У предков не было государства, потомки решили завести его. Предки буров – всего сорок лет назад – охотно соглашались признать зависимость от англичан и этим лучше всего сохранили свою независимость. Известно, что англичане не дают того, что у них просят, и Англия тогда отказалась от Трансвааля. Но когда буры серьезно затеяли собственное царство, когда они завели войско, артиллерию, генералов и фельдкорнетов, когда они провели строгую таможенную границу, когда у них появились законы, ограничивающие права иностранцев, – англичане всполошились. Они увидели, что это не просто мирная колония, а быстро растущий сосед, не скрывающий своей вражды. У буров оказались огромные богатства, и старик Крюгер тратил их на покупку пушек и усовершенствованных ружей. Был – в лице Джемсона – пущен пробный шар, и оказалось, что буры готовы к бою. Так как в Капской колонии множество голландцев и там давно идет племенная борьба, то возникновение организованных голландских республик, притягивающих к себе африкандеров, стало серьезной угрозой Англии. И тут еще пылкий мечтатель Родс, романтические планы о новой империи от Каптоуна до Каира, тут бриллиантовое помешательство, психоз почти неудержимый. Война вспыхнула, как пожар в сухом лесу. Виноват огонь, виновата и горючесть слишком воспламеняемого материала. Пожар остановился не раньше, чем буры отказались гореть. Слабые, они признали себя слабыми, и правда этого факта обезоружила насилие.

– Так что же, – спросят меня, – что же должны были делать буры? Уступать свою свободу без боя? Не защитить своей родины, хотя бы ценою жизни? – На это я отвечу по совести: да, как говорил и в начале войны. Несомненно лучше было уступить англичанам все, что они требовали, без боя. Бурам представлялся прекрасный случай поступить так, как учил Христос: «Хотящему отнять от тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку». Не в том же благочестие, чтобы читать тысячу раз святой закон и не исполнять его. Уступить требовали и религия буров, и здравый смысл. Неравенство сил их с Англией было так велико, что бороться было безумно. Британская Империя – самая большая в свете, она заключает в себе одну четвертую часть земли. Британия в 62 раза больше бурских республик по пространству и почти в 400 раз по населению. Какая же тут возможна была война. Ведь не пойдете же вы один на один на четыреста человек, вооруженных так же, как вы. Храбрость в подобном случае похожа на глупость, и ни на что больше. Надо было или уступить, или бежать от врага. Буры должны были отдать Англии не только право натурализации (предлог войны), но даже и алмазные и золотые россыпи. Они могли бы в крайнем случае отдать им даже всю свою территорию и поискать себе другой, как сделали это их предки, бежавшие из Голландии. Не земля ведь составляет родину, а родные люди, и уже лучше бы бурам было сохранить самих себя, своих отцов, братьев, сыновей, внуков, чем свои огороды, амбары и сундуки. Вы скажете, Крюгер рассчитывал на иностранное вмешательство. Да, и это одна из грубых его ошибок. На всем земном шаре не нашлось ни одного могущества, которое хотя бы пальцем шевельнуло за несчастный народец. Величайшею ошибкою было и то, что буры первые объявили войну. Только что на Гаагской конференции была торжественно провозглашена надежда на вечный мир, как буры вернулись к старому способу решать распри. Эта «формальность» связала руки России и Франции, а тройственный союз легко сторговался с Англией. Буры – храбрые люди, но теперь уже удостоверено их темное невежество в политике и военном деле. Они совершенно не представляли себе положения держав и едва ли ясно отличали Англию от Капланда. Превосходные стрелки, они как будто не знали о существовании регулярных армий. Решив твердо – хотя не особенно умно, – что «Бог направляет пули», старый Крюгер смело пошел на британского льва и был им растерзан.

Известие о том, что бедные буры прокричали «ура» в честь Эдуарда VII, я прочел в дороге, когда поезд мчал нас по зеленым ущельям Татры. В нашем купе сидел представитель другого маленького и тоже угнетенного народа, молодой серб, обучающийся в одном из высших учебных заведений Петербурга. Как многие южане, он захворал нервами на севере и ехал отдышаться в родной Белград. Мы познакомились и все время говорили о славянских делах. Приезд болгарского князя в Петербург, назначение Фирмилиана, македонские смуты – мне хотелось знать, что чувствует теперешняя славянская молодежь и жив ли еще в ней дух Инсарова. Увы, мой спутник – как и вообще те немногие славяне, с какими я встречался, – оказался человеком неинтересным. Студент третьего курса, он читал в дороге Густава Эмара. Как почти все славяне, учащиеся на русские деньги, он, видимо, не любил Россию и плохо скрывал свое отвращение к ней. Все ему у нас не нравилось, начиная со своей студенческой формы. Наш народ казался ему варварским, страна – отставшей, и не только от Европы, но и почти во всех отношениях от Сербии. Плохо говоря по-русски, морщась и гримасничая, студент высчитывал, чем Россия обязана Сербии. Во время татарского ига, видите ли, сербы поддержали у нас православие, а теперь ввозят фисташки. Сербы, по словам студента, образованнее и изящнее русских, и кафе в Белграде гораздо больше, чем в Петербурге. У них есть скупщина, у них партии, тогда как в России этого нет. Когда мы разговорились, серб заявил, что во всех бедах его родины виновата одна Россия: она согласилась на расчленение Сербии. В королевстве жителей около двух с половиной миллионов, а сербов в Европе около 12 миллионов, и они находятся под австрийским, венгерским, турецким подданством. В теперешних своих границах Сербия обречена на роль донельзя жалкую. Ей не на что содержать правительство и армию. Чиновники не получают по месяцам жалованья. У Сербии 450 миллионов долга. Австрия – хозяин в Белграде. Чуть Сербия пикнет, австрийцы закрывают границу для вывоза свиней, – и все королевство видит себя на краю пропасти. Чего смотрит Россия?