Михаил Меньшиков - Письма к ближним

– Что ж, это идея. Только зачем вам непременно «королевство»? Если вы хотите свое королевство, то, стало быть, опять пойдет политика, опять тревога, опять – как у венгерцев – ожесточенный патриотизм, непосильные налоги и государственные долги. Если будет королевство, хотя бы в черте общей империи, то необходима и отдельная армия, и все атрибуты полной независимости. Вас никто не будет трогать, и вы все-таки будете считать себя обиженными. Вы в Петербурге слыхали о настроении Финляндии. Она изнервничалась не от недостатка, а скорее от избытка своей независимости. Пусть мы – варвары, но возьмите культурную Швецию и скажите по совести, чем она притесняет Норвегию? Решительно ничем. У Норвегии все то, что имела у нас Финляндия, что имеет Канада, Австралия и т. п. страны. Но именно потому, что это «почти» все, этого кажется страшно мало, и Норвегия из всех сил бьется, чтобы сбросить с себя даже тень зависимости от родной ей Швеции. Напротив, штаты Америки, кантоны Швейцарии уживаются превосходно только потому, что не считают себя отдельными державами.

– Что же значит, раз маленькая нация – ей и существовать отдельно нельзя? – спросил серб.

– Как видите, ей очень трудно существовать. Даже большие нации едва выносят бремя своей национальности. Самые огромные державы в неоплатном долгу; у всех армии страшно растут и без выстрела разоряют собственные страны. Самые колоссальные из держав вступают в артели, по две, по три, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить расходы на отстаиванье своей отдельности. Близится время, когда и это будет не по средствам. Где же соваться в политику крохотным племенам? При первом столкновении они будут раздавлены, как эти несчастные буры.

– Что же делать, наконец?

– Да ничего. Если государственная национальность не по силам, нужно, мне кажется, отказаться от нее. Политика – роскошь, а вовсе не необходимость. Жить среди зеленых гор, на тучных пастбищах и полях, дышать этим прекрасным воздухом и любоваться солнцем – это стоит хорошей политики. Отказаться от национальной жадности, тщеславия, азарта, насилия над соседями и сохранить свою породу в труде мирном, в благословенном труде пахаря и ремесленника, это не значит изменить своему народу; гораздо чаще это значит отстоять его. Китайцы окитаивают своих победителей, отчасти то же безотчетно делают и славяне. Уже сколько столетий западные и южные славяне лишены независимости, а их порода не исчезает. Держится не только порода, а даже язык, вера, костюмы, нравы. О собственных государствах исчезло даже предание, а народ все существует да существует. Как Иона во чреве китовом, проглоченный народ не значит народ съеденный. Переварить сложившуюся породу очень трудно, это одна из тех вещей, о которых печется сама природа…

Замелькали огни большого города. Поезд вкатился в грандиозный вокзал. Мы распрощались с сербом невесело. Вот она, столица гуннов. Совершенно венское великолепие – огромные дворцы, купола, башни, художественные фасады, электричество, асфальт. За несколько крейцеров потомки Аттилы и Арпада ухватили наши чемоданы, понесли, повезли нас, подняли на лифте в отель и предложили тысячи услуг. Все их королевство в нашем распоряжении. Чего им хочется от нас, это, по-видимому, только несколько крейцеров на кусок хлеба. Не легка, как видимо, корона св. Стефана.

От Анконы до Флоренции дорога – одна из очаровательных в мире. Здесь, до самого Римини, поезд мчится по обрызганному волнами краю моря. Направо – адриатический голубой простор, налево – цветущие поля и за ними невдалеке голубые горы. Свежесть моря, свежесть полей и гор. Как будто наш темный, закопченный экспресс ворвался в первое утро творения и грохочет в стране, где только что начинается жизнь. Но тут идет уже третья, а может быть, и четвертая тысяча лет культурной жизни. Эта сплошь зеленая, неистощимая страна пережила целые десятки нашествий, многовековые эпохи величия и упадка. Со времен этрусков из этой почвы бесчисленные поколения вытягивают соки и не могут вытянуть их. Поля, как художественный ковер, возделаны, видимо, рукою мастера. Ни один квадратный дюйм не остается не затканным плодоносной зеленью. Пшеница, кукуруза, какие-то мне неведомые хлеба, южные овощи и злаки, и по всем межам, всюду, где возможно, насажены фруктовые деревья. Они соединены гирляндами хмеля и винограда – издали получается впечатление бесконечного хоровода деревьев. Как будто эти тысячи яблонь, персиков, слив схватились за руки и в вакхическом весельи празднуют чудо жизни – непрерывное, бесконечное плодородие земли, неистребимую способность ее питать все живое.

Древний, чудный край, где сплошной сад тянется на сотни верст. Проехали живописную гору на горизонте; на ней помещается республика Сан-Марино. Государство в восемь тысяч жителей, но старше России в полтора раза. Проехали Римини. Загорелые мальчишки на станции продают почтовые карточки с картинкой молодых влюбленных. Подпись:

Это из пятой песни «Ада». Боже мой, ведь тут родина Паоло и Франчески! Мы напряженно всматриваемся в исчезающий вдали Римини, в эти цветущие холмы, как бы желая увидеть бледные, бесконечно грустные тени героев самого трагического, какой когда-либо был, романа. Помните их щемящий сердце рассказ у Данта?

Попутно мне приходит в голову, что уже шестьсот лет назад среди этих огородов и полей была возможна книга Галеото, воспламенившая сердце двух юных читателей, возможен был Дант, описавший трагедию их любви. Шестьсот лет! Это было еще до Куликовской битвы у нас.

От Римини мы поворачиваем на Болонью. Чтобы добраться до Флоренции, нужно еще много часов утомительного бега среди сплошных плантаций, пока поезд не поднимается в Апеннины. Туч нас снова охватывают со всех сторон гигантские кручи, ущелья, пропасти и обвалы. Флоренция – родина Возрождения – покоится по ту сторону гор. Прежде чем добраться до Флоренции, столицы искусств, нужно…

Но я вспоминаю, что отнюдь не собирался делиться с читателями моими дорожными впечатлениями. Они интересны для одного меня. Мне хочется сказать, что прежде, чем добраться до какого-нибудь великого города в Европе, с мраморными дворцами, башнями, музеями, монументами, с огромными залежами произведений искусства, необходимо проехать целые сотни верст превосходно возделанной земли, земли – как здесь в Италии, – похожей на Ханаан, обильный «млеком и медом». Ничуть не менее, чем великолепие здешних городов, – поражает великолепие полей, лесов, огородов, садов, грандиозные формы сбереженной и художественно возделанной природы. Я помню, как больше двадцати лет назад, когда я был впервые за границей, меня удивила роскошь французского хозяйства по дороге от Бретани до Парижа. Ту же благодатную картину впоследствии я видел в Ломбардии, в Германии от Кельна до Берлина и на этих днях – в долине Дуная. Невольно напрашивается мысль: нет ли известного соответствия между цветущим городом и цветущей деревней? Не в смысле богатства только, а в более тонком отношении – духовного творчества, приложенного там и здесь.