Михаил Меньшиков - Письма к ближним

Но если нет сословия журналистов, если печать есть общий орган всех интеллектуальных профессий, то почему на конгресс печати едут только присяжные журналисты? Естественно было бы встретить здесь и государственных людей, и общественных деятелей, и представителей науки и искусства. В сущности, конгресс печати – съезд современной интеллигенции, обсуждающий одну из самых необходимых и дорогих потребностей своих, без которой современное культурное общество невозможно. Печать – дело общее, общенародное, общечеловеческое, как мысль, которой печать служит. Разве мысль – принадлежность одних журналистов? Разве она отделима от общества? Не следует же отделять и способов ее выражения. Мне кажется, нужно не уставать настаивать на том, что если мы – писатели – просим некоторых прав, то не для себя вовсе, что эти права отнюдь не составляют какого-нибудь преимущества, что они нужны всем и каждому и для всех составили бы драгоценное условие жизни. Сегодня я говорю публично, завтра – вы, послезавтра – он; необходимо, чтобы этот дар Создателя – мысль, горящая в каждой душе, как небесный пламень, оберегалась в каждом, чтобы каждой мысли было обеспечено уважение ближних или братское снисхождение. Конгресс в Берне рассуждал о достоинстве публичного спора, о свободе мнений… Боже мой, неужели все это нужно только «сословию» журналистов? Это безусловная потребность всех.

Я знаю, что многие мои товарищи не согласятся с этими взглядами. У нас в России разные литературные группы и отдельные писатели стараются образовать тесно сплоченную корпорацию, официальное сословие, вроде классных художников или ученых. Я этим попыткам совершенно не сочувствую. Мы, люди пишущие, только до тех пор и имеем значение в стране, пока мы простые граждане. То, что мы представители общества, никем не выбранные, никем не назначенные, – составляет нашу силу: мы не связаны цеховым духом, цеховою узостью мнений. Было бы прямо гибельно для нашей службы обществу вводить в нее какую бы ни было регламентацию, соблазнительные начала общего звания, мундира, «родства, свойства». Эти подкупающие выгоды всего опаснее для честного свидетельского показания о жизни, в чем наша основная роль. И без того есть тысячи влияний неблагоприятных, сословный же склад печати был бы прямо убийственным. Res publica liîterarum – печать должна быть областью для всех открытой, она должна быть общею родиной всех талантов и всякого достоверного знания. Там, где помимо внешней регламентации журналисты сами образуют более или менее замкнутые группы, тотчас падает нравственное достоинство печати. Возникает возможность такого позора, как массовый подкуп: вспомните немецкий Reptilienfond или парижскую publicité. Принадлежность к корпорации, может быть, обеспечивает кое-какие групповые добродетели и интересы, но, как всякое слишком тесное общество, она выжимает душу отдельной личности, мертвит ее. Философ в толпе вырождается в софиста, трибун народный – в адвоката, у которого право служит капканом для справедливости. Когда-то я верил в профессиональный союз писателей, в возможность совместной, обдуманной работы. Теперь я в это плохо верю. Литературные союзы до тех пор, пожалуй, и возможны, пока умственные вкусы, взгляды, настроения распределяются свободно. Проснувшийся гражданин, журналист засыпает снова, как только начинает чувствовать себя журналистом, членом особой группы с ее специальными интересами. Вот почему мне не нравятся все эти толки о журнальных съездах, литературных кассах, обществах взаимопомощи, третейских судах и проч. Иногда мечты о литературном единении бывают трогательными, но чаще в них сквозит материальная подкладка.

– Господа! – говорится часто в литературных кружках, – почему бы нам не объединиться в одну дружную семью? Единение – сила. Все интеллигентные профессии давно объединены. Адвокаты, педагоги, доктора, ученые – все имеют свои общества, собрания, клубы. У нас же нет ни одного действительно литературного, всем писателям доступного, сближающего их учреждения. Поглядите, как устраиваются журналисты на Западе!

Когда попросишь обстоятельнее высказаться, в чем мог бы состоять литературный союз, говорят что-нибудь вроде этого: «Соберемте миллион рублей и построимте дворец писателей. На Петербургской стороне воздвигнут Народный Дом, на углу Кирочной и Литейной – великолепный дворец для чинов армии и флота. Почему бы нам, журналистам и литераторам, не создать себе такого же учреждения? Теперь мы собираемся по „Медведям“ и „Малоярославцам“, нанимаем залы для литературных вечеров, жмемся, не имеем своей оседлости. Постройте общий литературный дом, и, как центр притяжения, он соберет под своей крышей и общество литераторов. В этом дворце писателей могли бы сосредоточиться квартиры разных литературных обществ, теперь кочующих, – русского литературного, литературно-артистического, литературного фонда, кружка Полонского, общества деятелей печати, похоронной кассы и проч. Можно бы устроить огромный зал для литературных вечеров и концертов и отдавать его внаймы, – завести небольшую сцену, где ставились бы новые избранные пьесы. В своем доме можно бы было устроить аудитории, куда мы приглашали бы выдающихся ученых и сведущих людей для консультации по вопросам, особенно волнующим в данное время общество. Почему не учредить постоянную кафедру журналистики, институт прикосновенных журнальному делу знаний? Согласитесь, что начинающие журналисты очень в этом нуждаются. Далее, – отчего не устроить хорошо подобранной библиотеки для журналистов, особой читальни, где получались бы лучшие издания всего света? За отдельную небольшую плату тут же могли бы отдаваться хорошо обставленные для занятий кабинеты, обслуживаемые общим телеграфом, телефоном, прислугою и т. п. Не дурно бы устроить тут же постоянную выставку художественных произведений, свою маленькую типографию, общий для всех писателей книжный склад. Помилуйте, мы отдаем книжникам от трети до половины нашего состояния за комиссию. Может быть, устроилась бы и общая артельная газета или журнал. Почему, наконец, если хватит помещения, не завести в таком дворце общежития для литераторов? Ведь так много между нами бедных и одиноких. Тут же могло бы основаться потребительное общество писателей. По примеру офицерского общества можно бы иметь номера для приезжающих провинциальных журналистов и общий ресторан. Боже, как хорошо можно бы было зажить дружной писательской семьей! Был бы положен конец убийственной розни, позорящему честь писателей журнальному раздору. Отчего нет литературной семьи? Да очень просто – нет общего дома, нет очага общего…» И т. д. и т. д.