Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

— Ты уходишь куда-то в сторону…

— Наоборот, я задаю наводящий вопрос. Так знаешь?

— Откуда мне знать! Они же мне не говорили.

— Мне тоже. Но говорили другие.

— И что же они говорили?

Ингрид, согнувшись, прячет лицо в колени.

— Мой директор, коллега по работе, не очень расположенная ко мне, и еще несколько человек сказали, что родители не хотят, чтобы их дети находились под влиянием людей, не способных упорядочить свою личную жизнь. В деревне, мол, говорят, что лейтенанту мало одной женщины, вот он и завел себе учительницу, а та вешается ему на шею, хоть и знает, что у него есть другая…

— И это сказал твой директор?

— Об этом в деревне шепчутся многие. Герман Шперлинг просто честнее других и высказал все вслух.

— Проклятые ханжи! — восклицает Юрген и вскакивает, засовывая руки в карманы. — Все им надо вывалять в грязи независимо от того, касается это их или нет… А ты? Что думаешь ты?

— Я люблю тебя, — тихо отвечает она. — Но…

— Что «но»?

— Сядь, пожалуйста, — просит Ингрид. — Мне не хочется разговаривать, глядя на тебя снизу вверх… Я люблю тебя, хотя знаю, что есть та, другая. Вот я и жду, когда ты примешь решение. Я не торопила бы тебя, но жить в вечном ожидании не могу, да и не хочу. И заговорила я об этом не потому, что боюсь ханжей. У меня есть любовь, но есть и гордость…

Юрген сидит рядом, смотрит в воду, бурлящую на камнях.

— Но ведь все решено, — говорит он наконец. — Почему же ты меня мучаешь? Почему все вы меня мучаете? Я же не камень бесчувственный. И если ты считаешь, что мне просто недостаточно одной женщины, что я…

— Если бы я так думала, я бы никогда не полюбила тебя. Может, и посидела бы рядом, вот как сейчас, и только. — Она распрямляется и задает вопрос: — Или ты думаешь иначе? Не обманулась ли я в тебе? Может, ты смотришь на наши отношения как на обыкновенную интрижку? Если это так, скажи, Юрген, немедленно скажи!

— Ингрид…

— Так почему же тогда ты не приходишь? Почему я должна страдать в одиночестве?

— Потому… потому что… Разве ты сама не понимаешь, черт побери? Что ты допрашиваешь меня, ведь ты знаешь, где я был?!

— Я женщина, — тихо отвечает она, — и воспринимаю все по-женски. Разве это непонятно?

— Пожалуй, пойдем обратно, — говорит он после долгого молчания.

Она кивает:

— Пойдем.

Возле ее дома они прощаются, словно договорившись об этом заранее, и Юрген чувствует, что его состояние раздвоенности дольше длиться не может. Действительно, пора решать…

Рошаль первым замечает перемены в настроении Майерса. К нему словно вернулась его былая энергия.

— По лотерейному билету выиграл, что ли? — спрашивает Рошаль товарища по пути на занятия по охране границы. — Или решил медаль заработать?

Какое-то мгновение кажется, что вот сейчас Майерс разоткровенничается, но он лишь улыбается прежней улыбкой, самоуверенной, с налетом иронии. И работает он в этот день с солдатами так, что любо посмотреть. Особенно радуется Глезер, который ведет занятия.

В один из перекуров Майерс подсаживается к Рошалю. Он срывает травинку, крошит ее на мелкие части и бросает по ветру.

— Не хочешь посидеть вечерком «У липы»? — предлагает он.

— Значит, есть повод? Сознавайся, есть?

— Какой там повод! Поставлю тебе пару пива.

— Пойдем вдвоем?

Майерс подтверждает:

— Вдвоем. Петер наверняка не захочет.

— И все-таки спроси…

Барлах делает большие глаза:

— Вы меня приглашаете? Не знаю, стоит ли…

— Пойдем, пойдем! Хоть изредка надо развлекаться, а сейчас мы можем себе это позволить. Пойдем, Петер!

— Ну ладно, — соглашается Барлах. — Только учтите, я пью самую малость.

Майерс хлопает его по плечу:

— Договорились.

В отделении Рошаля полным ходом идет соревнование. Соревнуются в умении вести вспашку, в военных дисциплинах, в умении разжигать костер и так далее.

— Как настроение? — интересуется Цвайкант у Мосса в один из перерывов между занятиями. — Тебе не становится страшно при мысли о предстоящем воскресенье?

— А что?

— Да то, что соревнование будет не на равных. Рыжий каждый день работает на тракторе, а ты уже несколько месяцев не брался за рычаги.

Мосс только отмахивается:

— Что усвоено с молоком матери, то навсегда. Так и вождение машины. Понял, Светильник?

— Это расхожее мнение, — не соглашается Философ, — научно оно не обосновано. Любой навык нуждается в закреплении, ничего вечного не бывает.

Мосс не соглашается:

— Опять ты за свое. Рассуждения твои хороши в качестве упражнения для ума — это я признаю…

— Ты сказал «упражнения для ума»?

— Да, а что?

— Использование этого термина позволяет предположить, что ты занимался феноменом человеческого мышления.

Мосс хохочет:

— Как это — человеческого мышления? По-твоему, что же, бывает мышление собачье или коровье?

— Жизнь — это форма существования, — объясняет Цвайкант, — а мышление не что иное, как продукт высокоразвитой и разумно сформировавшейся материи. Но кто может неопровержимо утверждать, что человек — единственное живое существо, поднявшееся от инстинкта до способности мыслить о жизни и смерти? Тот факт, что ни одно животное до сих пор не вошло в речевой контакт с человеком, недостаточное доказательство обратного.

— Вот был бы цирк, если бы с тобой на улице начали здороваться таксы! — замечает Мосс.

— Такса тоже может оказаться нашим дальним родственником, — включается в разговор Кюне. — Миллионы поколений назад у нас могли быть общие предки, кто знает.

— Например, общий дядя, — продолжает Мосс, — который жил миллионы лет назад. А теперь его потомок машет хвостом и выпрашивает косточку.

— Это еще куда ни шло, — продолжает философствовать Цвайкант. — Таксу мы кормим, поим. А как быть с тем далеким предком, потомкам которого мы в течение долгих столетий перерезаем глотку, чтобы насытиться их мясом? Как быть, если выяснится, что коровушки, ежедневно привозимые на бойню, знают об ожидающей их участи?

— До тех пор пока лисица пожирает зайца, я не откажусь от копченой колбасы, — продолжает Мосс. — А поскольку колбаса мне нравится, надо было изобрести машинку для ее изготовления…

Его перебивает Цвайкант:

— А ведь она создана благодаря упражнениям для ума, о которых ты только что говорил с пренебрежением, как о чем-то далеком от практической жизни. Ты еще и сегодня пахал бы деревянной сохой, если бы посредством упражнений для ума не были открыты и поставлены на службу человеку многие технические изобретения.

— Что из того? — не сдается Мосс. — Ваши умственные упражнения давно иссякли бы без картошки, не говоря уже о копченой колбасе… А сейчас что-нибудь новое изобретет для нас Рошаль, чтобы ты делал поменьше открытий, причиной которых является разве что наш затянувшийся перекур.