Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

В казарме Майерс спрашивает Рошаля:

— Как ты считаешь, он прав, когда говорит, будто я задаюсь?

— И да, и нет. Иногда тебе просто надо держать себя в руках. Ты бываешь несносным, в том числе и по отношению к лейтенанту…

— Эх, если бы ты знал! — Майерс засовывает руки в карманы и подходит к окну. — Со мной творится что-то непонятное, Гюнтер. С тех пор как я получил это письмо, голова раскалывается от дум. Во мне что-то словно перевернулось — так хочется начать все сначала! Может, это мой последний шанс. Что же мне делать?

Рошаль пожимает плечами:

— Ты же никогда ни о чем нам не рассказывал.

— Да, — соглашается Майерс и в задумчивости выходит из комнаты.

Когда Юрген утром машет на прощание человеку, отъезжающему в дорогом автомобиле, ему кажется, что все происшедшее в эти два дня просто сон…

Два дня назад, пополудни, его вызвали в караульное помещение — к нему явился посетитель.

— Что за посетитель?

— Некий господин Михель, с сединой на висках.

У Юргена екнуло сердце — это же отец!

Они не бросились друг другу в объятия. Просто, как только Юрген увидел этого элегантного мужчину в светлом костюме, с седеющими висками, он тотчас понял, что это действительно его отец. Узкое, почти аскетическое лицо, нос с легкой горбинкой, блестящие черные глаза. Казалось, полтора с лишним десятилетия пронеслись, не оставив на Франце Михеле ни малейшего следа…

Отец улыбнулся, вынул из кармана сложенную в несколько раз газету и сказал приятным низким голосом:

— Я был в приемной у врача, и там лежала на столе эта газета. Я прочитал и понял, что написано о тебе. Взял отпуск и примчался сюда… Давай подадим друг другу руки и сделаем вид, что последний раз виделись вчера, ладно?

Юргену наконец удалось совладать с волнением. Отец и сын пожали друг другу руки, и Юрген почувствовал при этом, что отцовская рука дрожит.

— Тебе придется подождать часок, — сказал он, — у меня дела на службе.

Франц Михель понимающе наклонил голову.

— Лучше всего, если ты подождешь меня в ресторанчике «У липы».

— Хорошо, тогда до встречи!

Франц Михель сел в большой белый автомобиль и, элегантно развернувшись, вывел его со стоянки на дорогу.

Когда Юрген изложил капитану свою просьбу, Мюльхайм проявил полное понимание:

— Сколько же вы не видели отца?

— Почти шестнадцать лет.

— И за все это время ни разу не пытались встретиться?

— Нет.

Капитан подошел к Михелю и, пряча улыбку в глазах, спросил:

— Может, это бестактно с моей стороны, но… Что вы испытали, увидев отца после столь долгой разлуки? Вы узнали его?

— Мы и десятком фраз не успели обменяться, товарищ капитан. Я даже не знаю, чем он сейчас занимается.

— Ну, ладно… У нас, конечно, это не принято, но на день я отпускаю вас своей властью. В качестве компенсации за то время, которое вы уделяете музыкальному кружку.

Поблагодарив, Юрген собрался было уже откланяться, однако Мюльхайм задержал его:

— Что касается соревнований по вспашке, вы уверены, что мы не осрамимся?

— Думаю, нет. Рядовой Мосс парень боевой, а на этом поле он уже состязался. Кроме того, в программу входят военные упражнения, к которым он подготовлен лучше, чем его соперник.

— Я слышал, что планируется торжественный костер?

— Так точно! Мне следовало давно проинформировать вас об этом, но все время что-нибудь мешало. Костер готовят трактористы. Собираются печь картошку в золе, жарить колбаски на шампурах и петь песни.

— Мне бы тоже хотелось присутствовать. Вы не против?

— Наоборот, товарищ капитан, взвод будет очень рад.

Отец и сын сидели в гостиничном номере, знакомом Юргену еще по визиту Марион, и Франц Михель рассказывал, как он учился играть на скрипке, аккордеоне и саксофоне, как пережил военные годы, как познакомился с его матерью.

Долгое время он путешествовал с цирковым оркестром, а последние годы был первой скрипкой в государственном симфоническом оркестре.

— Иногда я солирую. Представляешь, что это значит для нашего брата? Годы работы в цирке я не сбрасываю со счетов, но в одно прекрасное время тяга к путешествиям прошла. Мне захотелось оседлой жизни… Мы даем большие концерты, записываемся на грампластинки. Но больше всего я люблю выступать с концертами или вечерами музыки в маленьких городках и деревнях. А как поживает мать?

— В общем неплохо.

— Она была слишком хороша для меня, — признался Франц Михель. — Слишком хороша и излишне строга, а я не терплю узды. Ты, конечно, этого не помнишь, был тогда совсем маленьким… Как только я увидел твою мать, я сразу влюбился в нее, но не относился к этому так серьезно, как она. Я вообще воспринимаю все гораздо веселее. Ты понимаешь, о чем я говорю? Она требовала, чтобы я расстался с музыкой, днем и ночью принадлежал ей, стал по-настоящему семейным человеком. Но разве можно требовать от птицы, чтобы она не смела летать и ходила только по земле?

— Для чего же тогда вы поженились? — поинтересовался Юрген.

Франц Михель театрально развел руками:

— Да уж так получилось. Я действительно любил ее, думал, что со временем все образуется… А она подала на развод.

— И ты больше никогда не думал о женитьбе?

Франц Михель засмеялся с облегчением.

— Опять в клетку? Ни за что.

Весь следующий день они гуляли, а ужинать вернулись в ресторанчик «У липы». Только подняли бокалы, как двери ресторанчика распахнулись, и ввалились трактористы во главе с Рыжим. Он осмотрелся, заметил Юргена и обрадовался:

— Ребята, лейтенант здесь! Настройте ваши глотки, сейчас споем… Добрый вечер, папаша, ты вместе с лейтенантом?

Франц Михель расхохотался. Вновь прибывшие расположились в углу за отполированным до блеска локтями столиком для постоянных посетителей. Тео принес склеенную гитару. Франц Михель смотрел на старый разбитый инструмент как завороженный. Он перегнулся через стол, взял гитару из рук хозяина, опередив Юргена, постучал по деке, перебрал струны.

— Ты что, тоже умеешь играть? — спросил Рыжий.

Франц Михель усмехнулся:

— Немножко играю, — а затем передал гитару Юргену, но огонек в его глазах не погас.

Юрген тронул струны. Трактористы запели, однако голос лейтенанта выделялся из общего хора. Зазвучали народные песни, шуточные. Наконец гитару попросил Франц Михель. Он встал, настроил инструмент, а потом начал проделывать со старой склеенной гитарой такое, чего никто из присутствующих не ожидал. Почти все посетители собрались вокруг их стола и слушали как зачарованные. Аплодисментам не было конца, а Рыжий воскликнул:

— Вы же настоящий артист!

— Гитара не мой инструмент, — ответил Франц Михель. — То, что сыграл вам, я перенял у одного коллеги, для которого гитара то же самое, что для меня скрипка.