Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

— Не все, — говорит Куммер. — Недалеко от нашего участка границы на шоссе разбили автостоянку. Почти каждый день там собирается народ. Приезжают с биноклями и фотоаппаратами, глазеют, снимают. Увидев кого-нибудь из нас, выкрикивают подстрекательские лозунги, а есть и такие, что приветственно машут нам. Но это не должно вводить в заблуждение. Во-первых, мы не знаем, какими мотивами они руководствуются, а во-вторых, ложка меда не превратит в мед всю бочку дегтя.

Эрхард Куммер и другие ефрейторы рассказывают о нарушении воздушного пространства вертолетами бундесвера и гражданскими самолетами, о задержании нарушителей границы, о листовках, в которых пограничников ГДР призывают проявлять гуманность к нарушителям и перебегать в ФРГ, о традициях своей заставы. Они не скрывают трудностей, связанных со службой на границе, но упоминают и о романтике.

За окнами уже темнеет, когда Кюне наклоняется к ефрейтору Куммеру, чтобы задать свой вопрос:

— Ты на границе почти год. Приходилось ли тебе стрелять в людей?

— Нет… Но такой же вопрос задавал и я старшим товарищам, когда проходил службу в учебной роте. Эта проблема волновала меня больше всего. Сейчас же, после того, что мы видели и испытали, я не поколебался бы открыть огонь… Не знаю, известно ли тебе, что офицеры бундесвера внушают солдатам: стрелять по коммунистам — не преступление, потому что коммунисты не люди. И такое говорится не за столом в пивной, а на теоретических занятиях в бундесвере. Этим сказано все. В ФРГ убийц наших товарищей-пограничников не только не судят, но и чествуют как героев. Не забывайте об этом, когда придет ваш черед охранять границу.

Участники встречи расходятся только поздно вечером. Кюне пожимает ефрейтору руку:

— Желаю успеха!

Эрхард Куммер улыбается:

— Я тебе тоже. Держите ухо востро, действуйте смело, решительно, ведь правда на нашей стороне…

Урожай зерновых уже убран, а до уборки картофеля остается еще неделя. В ресторанчике «У липы» посетителей собирается немного. Впечатление такое, что люди притомились и набираются сил для нового трудового рывка, ведь сельскохозяйственные работы в этой местности ведутся до самой зимы.

За столиком для постоянных посетителей двое стариков играют в скат. Тео стоит рядом, уперев руки в бока, в зубах у него торчит погасшая сигара. Его жена сидит за стойкой и вяжет для него носки из серой шерсти.

— От синтетики у него потеют ноги, — утверждает заботливая супруга. — Летом в таких носках жарко, зимой они не греют. А шерсть есть шерсть.

При этом она внимательно следит за столами. Стоит бокалу опустеть, как она наполняет его. Так уж заведено «У липы». Все, что есть в ресторанчике, — твое, хозяйка понимает посетителей с полуслова. Конечно, за все надо платить, но насытившийся гость в любой момент может сказать: «Это последний бокал».

Тео столики не обслуживает. Кто получит заказ из его рук, может считать себя счастливчиком.

Майерс, Рошаль и Барлах сидят в углу у окна. Майерс платит за всех троих, как и обещал. Заказывают пиво, студень с соусом из растительного масла, уксуса и лука, жареный картофель с перцем и майораном. Тео хвастается, что рецепт студня из свиной головы и ножек с приправами он унаследовал от своего отца и деда, это их семейный секрет. Готовит он сей деликатес каждую субботу утром, заливает в сотню четырехугольных формочек, ставит в холодильник, так что порций хватает иногда до среды.

Уже вечер, ресторанчик заполнен посетителями. Майерс достает из бумажника и протягивает Рошалю фотографию девочки с темными блестящими глазами и каштановыми волосиками до плеч.

— Твоя дочка? — Это скорее утверждение, нежели вопрос.

— Откуда ты знаешь?

Рошаль смеется:

— Да ведь все в общем знают, что у тебя есть ребенок. Не знают только, что это очаровательная девчушка. Ты никогда о ней не говорил.

— Повода не было.

— А теперь? — Рошаль передает фотографию Барлаху, сидящему напротив.

— Взгляни на фото. Разве такое сходство скроешь? — Вопрос поставлен так, что ответа не требует, да Майерс его и не ждет.

В конце недели он получает письмо — в конверте что-то твердое, как поздравительная открытка. Письмо без обратного адреса, а его адрес написан почерком, который он узнал бы из сотни. Это почерк Гунды. Майерс хватает письмо, лихорадочно сует в карман и отправляется читать в самый укромный уголок казармы.

Там он вскрывает конверт и обнаруживает фотографию Пии. Но напрасно он ищет хотя бы строчку, объясняющую это необычное послание. Ни слова, ни знака. Нет-нет, знак есть! В волосиках девочки он видит гребень. Когда-то на ярмарке этот гребень понравился Гунде — его можно было выиграть, попав шарами в цель, и Франк выиграл. Случайно ли Гунда сохранила грошовый гребешок или сделала это намеренно? Конечно намеренно, как же иначе! Только так можно объяснить весточку от нее…

— А фотография… матери девочки у тебя есть? — спрашивает Рошаль.

У Майерса темнеет лицо.

— Нет. В то время… Да что там, нет, и все.

— Она красивая?

— Красивая ли она? — Майерс улыбается: — Красивая — это не то слово. Красивыми могут быть дерево, камень, пейзаж. А она женщина. Из тех, что встречаются раз в жизни. Это больше, чем красота. Понимаешь, что я хочу сказать?

Рошаль кивает:

— И у вас все кончено? Неужели уже ничего не вернуть?

Майерс молчит, рассматривая свой бокал. Наконец тихо произносит:

— Теперь-то я и сам не знаю, все ли кончено. Долгое время мне казалось, что все обстоит именно так. У меня осталась одна ненависть к ней, и я поклялся никогда не касаться этой темы. И вдруг пришло это письмо с фотографией. Представляешь?

— Может, ты был чересчур горд, Франк, — замечает Барлах, возвращая фотографию. — Пойми меня правильно: излишняя гордость может сыграть с человеком злую шутку.

Майерс поворачивается к нему:

— А у тебя, Петер, есть девушка?

Барлах, улыбаясь, достает из бумажника фотографию, изрядно потрепанную и потертую, и передает ее Майерсу с пояснением:

— Она учится. Как только я закончу службу, а она вуз, мы сразу поженимся.

На снимке блондинка с правильными, даже строгими чертами лица.

— Мы знаем друг друга много лет, — поясняет Барлах. — Наши отцы работают вместе, а мы учились в одной школе. У нас давно уже все решено.

Когда друзья возвращаются домой, Майерс еще раз переспрашивает:

— Значит, ты считаешь меня слишком гордым?

Барлах подтверждает свое мнение кивком:

— Может, я употребил не то слово, но другого я не нашел. Ты так держишься, что иногда создается впечатление, будто ты считаешь себя гораздо выше всех остальных…

— Какая чушь!

— Я же не сказал, что ты именно такой. Я сказал: создается впечатление…