Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

— Ну а что будет, если школьное начальство переведет тебя в другой район?

— Отец, ты теоретизируешь, что было бы, если… С какой стати меня станут куда-то переводить?

— Может, тебя удерживают здесь, ну, скажем, личные привязанности?

— Нет, отец, дело совсем в другом. Не знаю, сумеешь ли ты это понять, ведь у тебя иная жизнь… Здесь, в деревне, все на виду, здесь все друг друга знают, и если желают доброго утра или спокойной ночи, то уж от чистого сердца. А в городе? Соседи, живущие годами на одной лестничной клетке, нередко остаются незнакомыми.

— Не так давно ты рассуждала по-другому, — возражает Макс Фрайкамп.

— Согласна, отец. Но люди иногда осуждают то, что они недостаточно хорошо знают.

— Что ж, тогда не спеши принимать решение. Я не жду от тебя ответа сегодня, по крайней мере окончательного.

Они засиживаются за полночь, а потом Ингрид долго не может заснуть. В памяти всплывают воспоминания о годах учебы, о домашних спорах — как следует начинать самостоятельную жизнь…

Ингрид понимает, что принадлежит к числу женщин, которые знают себе цену. Здесь, в деревне, она учительница — конечно, не самая главная фигура, но и не последняя. А в Праге? Там она прежде всего будет дочерью дипломата. Что это значит — она испытала еще в школе. Отец в ту пору работал в министерстве. Когда речь заходила о нем, все мгновенно замолкали, и ей, помнится, это нравилось.

В годы студенчества — Макс Фрайкамп к этому времени был переведен на дипломатическую работу — это ее уже тяготило. Ее не по заслугам выдвигали, по серьезным поводам и пустячным она выступала с речами, хотя другие умели делать это гораздо лучше. Пришлось пройти и через это. Распределение далось ей тяжело. Большинство сокурсников выбрали место работы в городе, и мало кто хотел ехать в деревню. Профессора и доценты агитировали в поте лица: мол, будьте благоразумны, молодые коллеги, республика состоит не из одних городов, а ваши представления о деревне совершенно не соответствуют действительности.

Какие только отговорки в ту пору не выдвигались: у кого-то мать больна и находится на его попечении; у кого-то невеста не там, куда его собираются распределить. Были и такие выпускницы, которые уверяли, что выходят замуж, а будущий муж не может с ней ехать, так как ему пришлось бы расстаться с профессией. Нельзя же разрушать молодую семью. Ведь еще Энгельс сказал, что семья основная ячейка государства. А были и такие, кто даже предлогов не искал. Не поеду, и все. В конце концов, наша конституция гарантирует свободный выбор работы.

В этой суматохе об Ингрид будто забыли, никто ни о чем ее не спрашивал. Но наступил момент, когда нарочитое невнимание к ней было замечено большинством присутствующих, и это еще больше накалило обстановку. Тогда она встала:

— А почему меня не спрашивают? Разве меня это не касается?

В президиуме кое-кто опустил глаза, иные замолчали на полуслове. Кто-то из выпускников зааплодировал, кто-то стал отпускать ехидные замечания. И тогда Ингрид заявила, что готова поехать в деревню. Когда расходились, мнения по поводу ее решения разделились. Однокурсник, которому она нравилась и с которым нередко танцевала, придержал ее и не без нотки презрения в голосе сказал:

— Чисто сработала! Поторчишь полгодика на каком-нибудь хуторе, папуля шевельнет пальцем, и ты окажешься там, где захочешь. Ну и пройдоха!

Ингрид ответила односложно:

— Подонок!

Вообще, подобных слов она не употребляла, но на этот раз не нашла ничего более подходящего.

Во второй половине дня ее вызвали к ректору. Ингрид глубоко уважала этого человека, такого простого и естественного в общении.

Ректор пожал ей руку, пригласил сесть:

— Вы нам очень помогли. Хочу объяснить, почему мы исключили вас из распределения. Принято решение оставить вас на кафедре. Мы давно присматривались к вам.

— Простите, но я этого не хочу, — возразила Ингрид. — Я действительно не хочу!

— Почему?

— Я хочу работать в деревне. Мне нравится деревня. И потом, такое решение согласуется с потребностями республики. Никто из моих коллег меня не осудит.

Ректор так и взорвался от смеха. Он достал из письменного стола толстую папку:

— Вот местечко, куда никто не хочет ехать. Борнхютте расположено у самого Тюрингского леса. И если вы согласитесь поехать туда, то у нас одной заботой станет меньше… — Он разложил на столе карту, нашел нужную точку. — Ну что же, железнодорожной ветки нет, зато наверняка в город ходит автобус. Местность, должно быть, прекрасная. Вот речушка совсем рядом, а в остальном… С людьми надо уметь ладить всюду. Так как?

Ингрид согласно кивнула.

Ректор снова пожал ей руку и проводил до двери.

— Должен признаться, — сказал он, прощаясь, — я несколько огорчен. И в то же время рад…

Когда она шла по длинному коридору, к ней подошел руководитель семинара, доктор философии Роберт Нетельбек, невысокий, с мощным лбом и бородкой клинышком:

— Только одну минутку… Я в курсе планов нашего шефа, поэтому до сих пор и не поговорил с вами. Позвольте выразить мое уважение по поводу принятого вами решения. Оно поднимает вас гораздо выше тех болтунов, которые не прочь поговорить об общественном благе, но сразу же начинают хныкать, как только речь заходит о личной жертве. Однако что скажет ваш отец?

— Доктор Нетельбек, отцу ничего не надо говорить. Это я так решила. Я так хочу…

Макс Фрайкамп уезжает с первыми петухами.

— Передавай привет мамочке и Астрид, — просит Ингрид. — Спасибо тебе за предложение. Конечно, неплохо иметь запасной вариант, но полагаться на него не стоит. Ты согласен, папочка?

— Ладно уж… Мы еще вернемся к этому вопросу во время каникул.

Водитель отца действительно умеет расположить к себе, на него просто трудно обижаться: когда Ингрид прикасается губами к одной его щеке, он пальцем постукивает по другой:

— Для устойчивости, чтобы меня не занесло.

Ингрид подыгрывает ему. Ей нравится, когда при расставании шутят и смеются.

В первые дни у Юргена работы по горло. Им руководит только одно стремление — как можно больше увидеть и понять. Во время занятий он между прочим замечает, что сержант Майерс, воспитывая солдат-новобранцев, часто использует накопленный опыт, а от них требует умения наблюдать, докладывать коротко и ясно и хорошо маскироваться. Вот взвод под руководством старшины Глезера проводит занятия в спортивном городке. Юрген стоит у кромки площадки, внимательно следит за тем, как отделения проходят спортивные снаряды, делает пометки и сравнивает. И вновь он невольно отмечает стиль сержанта Майерса, стройного, почти грациозного, в чертах лица которого есть что-то девичье. Зато глаза его холодны как сталь.