Арсен Коцоев - Саломи

— Войдите! — сказал Коста.

Дверь медленно отворилась, и в комнату вошел черноволосый, чисто выбритый, с тонкими усиками человек. На вид ему было лет двадцать семь. В одной руке он держал корзину, в другой связку с постельными принадлежностями. Новый гость поставил вещи посредине комнаты, снял шапку и, вынув из кармана носовой платок, вытер лицо.

— Фу! Устал! Извините за непрошеное вторжение! — сказал он. — Доброе утро, друзья! С Курской слободки и без вещей сюда нелегко идти, а я с вещами. Извозчик сорок копеек запросил. У меня же в кармане четвертак. Я вам не помешал? Ты, Коста, в гости или по делу сюда пришел?

— По такому же делу, по какому и ты с Курской слободки топал, — ответил Коста.

Он знал этого человека и даже дружил с ним. Его брат — редактор областной газеты — получает большое жалованье… Богач! Почему же вид у пришельца такой несчастный?

— Что у тебя случилось, друг? — участливо спросил Хетагуров. — Почему ты тащился сюда с Курской слободки пешком, да еще с вещами?

— Я поссорился с братом, — объяснил гость. — Он стал невыносим! Занимает высокое положение. Богат. Ни с кем и ни с чем не хочет считаться. Разругались мы… и вот… я ушел… Выгнал он меня!

— Не горюй, друг, — утешал его Коста. — Живи с нами. Теперь мы товарищи по несчастью. Голодать втроем легче, чем одному!

Но злополучного изгнанника не легко было утешить.

— Дармоедом меня назвал! — продолжал он свой рассказ. — Но и я наговорил ему дерзостей… Сказал ему, чего он сто́ит. Долго он не забудет мои слова! Ну а ты, Коста, как живешь? Каким ветром занесло тебя сюда? Я полагал, что нас будет только двое: Батырбек да я. Думал, проживем как-нибудь… А теперь…

Батырбек улыбнулся.

— Не беспокойтесь, Иван Абрамович. Там, где живут двое, может прожить и третий.

Иван Вертепов, так звали брата редактора, снял пальто, бросил его на узел с постелью, а сам сел на корзину.

— Фу! — тяжело вздохнул он и снова вытер платком лицо. — До чего ж я устал! Налейте-ка и мне стаканчик. Давно я не пил чаю!

Голова этого горемыки вечно была полна всевозможных планов и далеко идущих замыслов. Природа наделила его всеми качествами артиста. Он легко перевоплощался в любой образ и мог изобразить кого угодно. А когда своим мягким бархатным баритоном Вертепов исполнял какую-нибудь песню, то многие знатоки говорили ему, что он мог бы сделать карьеру даже в Италии. Но или судьба была у него несчастливая, или лицом человек не удался — только к театру его даже близко не подпускали.

Однако Иван Абрамович не унывал.

— Погодите! — грозился он. — Придет и мое время! Мы еще будем пить с вами вино и закусывать шашлыками!

Питаясь надеждами на будущее, он в действительности редко бывал сытым.

Батырбек встал из-за стола и, что-то обдумывая, начал прохаживаться из угла в угол.

Вдруг он остановился и сказал:

— Ну вот. Собрались в этой комнате четверо из величайших людей мира.

Собеседники с удивлением посмотрели на него.

— Да, считайте, что нас четверо, — сказал Батырбек. — Великий поэт и художник Коста, великий артист Вертепов, великий бездомный интеллигент Тушманов и великий надзиратель реального училища Батырбек Кадиев. Вы же понимаете, что, очутившись в таком избранном обществе, Кадиев тоже стал великим.

— Ну это-то мы понимаем. Но только нас ведь трое. Где же четвертый великий?

— Скоро будет! Вчера Тушманов сказал мне, что он опять без квартиры. Я, конечно, обрадовался… Не люблю жить один. А теперь все получилось еще лучше: нас четверо!

Пока друзья пили чай, появился и Тушманов. В руке подушка, завернутая в одеяло и перевязанная веревкой.

— Опоздал! — сказал Батырбек. — Все лучшие углы заняты.

Нельзя сказать, чтобы Тушманову было приятно увидеть здесь так много людей, хотя все они и были его друзьями. Идя сюда, он надеялся, что в трудную минуту сможет перехватить немного денег у Батырбека. Теперь же эти надежды рухнули. Столько безработных! Каждый захочет занять у хозяина рубль-другой, а разве хватит на всех!

Так подумал Тушманов, но вслух он произнес:

— Мне все равно. Я ведь не надолго. Не сегодня-завтра мои дела поправятся, и тогда — прощайте!

Батырбек словно угадал его мысли.

— Вот вам комната, — сказал он, наливая чай в стаканы, — живите в ней сколько хотите, но еду доставайте сами. Моего жалованья мне и самому не хватает. Самовар у нас есть. Кастрюли и стаканы есть. Тарелок и ложек маловато, но это пустяки. Вон там стоит бочка для воды. Воду будем носить по очереди…

В эту минуту с Осетинской слободки донесся церковный звон. Было время обедни.

Батырбек прислушался.

— Слышите? У нас есть даже и музыка. Если хотите, чтобы она звучала погромче — откройте окна.

Гости перестали быть гостями. Они прочно обосновались в квартире друга.

Когда один из них уходил в город, то обычно обнадеживал остальных словами:

— Не горюйте, друзья! У меня уже кое-что наклевывается. Вот устрою свои дела, тогда мы с вами заживем! Ого, как заживем!

Но время было трудное. Надежды оставались надеждами, а дела друзей шли все хуже и хуже.

Коста писал картины, но их редко кто покупал. Если ему и удавалось продать свою работу, то вырученных денег едва хватало на один день.

Оптимистичнее других был настроен Вертепов. Он мечтал собрать украинскую труппу под названием «Гайдамаки». Позднее это ему действительно удалось. «Гайдамаки» Вертепова прославились на всю Россию. Ну, а пока это были только красивые планы, от которых кружилась голова, но денег в кармане не прибавлялось. Он ждал, чтобы кто-нибудь из товарищей раздобыл рубль-другой и поделился с ним скудным обедом. Но и у его друзей положение было не лучше. На Коста мало надежды. На Тушманова же вообще никакой надежды не было. Он тоже что-то замышлял. На что-то надеялся… Но его воздушные замки таяли, как весенний снег. Единственная надежда была на Батырбека. Три голодные постояльца обычно ждали его прихода, как ждут птенцы в гнезде прилета матери.

Хотя вначале он и предупредил своих гостей, чтобы еду они доставали сами, но на самом деле это были только грозные слова.

Щедрый и добрый, как всегда, Батырбек не мог оставаться равнодушным к несчастью друзей и тратил на них все свое жалованье. Но его шестидесяти рублей хватало ненадолго.

Гости тоже делали все что могли, а могли они только одно: сбывать на толкучке свои последние вещи. Настало и такое время, когда ни у кого уже не осталось ни второй сорочки, ни запасных брюк. Нечего было продать, и есть было нечего.

Что делать?

Лица друзей побледнели. Щеки ввалились. Чтобы никто не узнал об их злосчастной доле, они старались не выходить из квартиры.

А если кому и приходилось выйти, то шел он, высоко подняв голову и беспечно ковыряя спичкой в зубах, чтобы каждый, кто встретит его, подумал: «Вот сразу видно, что этот человек сытно пообедал».