Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

После того как было достигнуто общее мнение, что Каупервуд заслуживает определенного наказания, завязалась дискуссия о том, следует ли признать его виновным по всем четырем пунктам, указанным в обвинительном акте. Поскольку заседатели слабо разбирались в тонкостях обвинения, они решили согласиться со всеми и добавить рекомендацию о помиловании. Однако впоследствии это решение было вычеркнуто: либо виновен, либо невиновен. Судья не хуже них может разобраться в смягчающих обстоятельствах, а может быть, и лучше. Зачем связывать ему руки? Как правило, на такие рекомендации все равно никто не обращал внимания, и они лишь ухудшали общее впечатление.

Поэтому через десять минут после полуночи присяжные решили, что они готовы вынести вердикт. Вызвали судью Пейдерсона, который жил неподалеку и из-за своего интереса к делу решил оставаться в суде; послали за Стэджером и Каупервудом. Зал суда был ярко освещен. Пристав, судебный клерк и стенографист уже были на месте. Вошли присяжные заседатели, и Каупервуд, со Стэджером по правую руку от него, занял позицию у дверцы барьера, где всегда стояли осужденные, слушавшие вердикт присяжных и судебное заключение.

Впервые в жизни он чувствовал себя так, словно все происходит во сне. Кем был настоящий Фрэнк Каупервуд два месяца назад – богатый, целеустремленный и уверенный в себе? Какой сегодня день – пятое или шестое декабря (дело было после полуночи)? Почему присяжные так долго заседали? Что это значит? Они выстроились шеренгой, серьезно и торжественно глядя перед собой, судья Пейдерсон поднялся на помост. Его седеющие волосы были смешно взлохмачены, уже знакомый судебный пристав призывал к порядку. Судья не смотрел на Каупервуда – это было бы невежливо, но устремил взгляд на присяжных.

– Господа присяжные заседатели, вы пришли к согласию? – спросил его помощник.

– Да, – ответил первый заседатель.

– Считаете ли вы ответчика виновным или невиновным?

– Мы считаем ответчика виновным по всем пунктам обвинения.

Как они могли решить именно так? Только потому, что он взял чек на шестьдесят тысяч долларов, которые ему не принадлежали? Но на самом деле это были его деньги. Боже милосердный, что такое шестьдесят тысяч долларов по сравнению с теми деньгами, которые вращались между ним и Джорджем У. Стинером? Ничто, вообще ничто! Сущая безделица, но здесь этот ничтожный, несущественный чек превратился в непреодолимую гору, в каменную стену, в тюремную решетку, преградившую путь к дальнейшему движению вперед. Это поражало воображение. Он обвел взглядом зал суда. Как здесь пусто и холодно! Однако он оставался Фрэнком А. Каупервудом. Почему он позволяет таким бесполезным мыслям нарушать свой покой? Его борьба за свободу, восстановление в правах и возвращение утраченного еще не закончены. Святые небеса, да она только начинается! Через пять дней его снова отпустят под залог. Стэджер подаст ходатайство. Он выйдет на свободу, и тогда у него будет два долгих месяца для продолжения борьбы. С ним еще не покончено. Присяжные глубоко заблуждаются, и суд высшей инстанции подтвердит это. Их вердикт будет аннулирован, он знал об этом. Он повернулся к Стэджеру, который потребовал от помощника судьи устроить поименный опрос присяжных в надежде, что кого-то из них переубедили и заставили голосовать против его воли.

– Это ваш вердикт? – спросил клерк у Филиппа Молтри, первого из списка присяжных.

– Да, сэр, – торжественно подтвердил этот достойный человек.

– Это ваш вердикт? – клерк указал на Саймона Глассберга.

– Да, сэр.

– Это ваш вердикт? – он указал на Флетчера Нортона.

– Да.

Опрос продолжился. Все присяжные заседатели отвечали четко и ясно, и надежда Стэджера на то, что хотя бы один из них изменит свое мнение, стремительно таяла. Потом судья поблагодарил их и сказал, что с учетом их долгих трудов сегодня вечером состав жюри временно распущен. Теперь единственное, что оставалось Стэджеру, – это убедить судью Пейдерсона в отсрочке приговора до слушания его апелляции в Верховном суде штата и нового судебного заседания.

Судья с большим любопытством смотрел на Каупервуда, пока Стэджер излагал свою просьбу по всем правилам. Поскольку у него было ощущение, что в данном случае Верховный суд вполне может предоставить свидетельство обоснованного сомнения, он согласился. На этом просьбы адвоката были исчерпаны, но Каупервуду в этот поздний час оставалось только отправиться в тюрьму графства в сопровождении заместителя шерифа, где он должен был находиться минимум пять дней, если не больше.

Данное исправительное учреждение, известное как тюрьма Мойаменсинг, находилось между Десятой улицей и Рид-стрит и производило в целом неплохое впечатление с архитектурной точки зрения. Оно состояло из центральной части, включавшей резиденцию шерифа и комнаты надзирателей, – трехэтажного здания с зубчатым карнизом и круглой зубчатой башни, поднимавшейся еще на треть высоты от центра. К нему примыкали два двухэтажных крыла с зубчатыми башенками по сторонам, что придавало сооружению вид неприступного замка, вполне соответствовавший американскому представлению о тюрьме. Фасад тюрьмы высотой не более тридцати пяти футов в центральной части стоял в глубине от улицы как минимум на сотню футов и вместе с крыльями был с обеих сторон огорожен двадцатифутовой каменной стеной. Здание не казалось мрачным еще и потому, что по центральному фасаду шел ряд больших, незарешеченных окон, которые на двух верхних этажах были к тому же завешены портьерами, что придавало ему приятный жилой вид. В правом крыле, если смотреть с улицы, находилась собственно тюрьма, где содержались заключенные, приговоренные к длительным срокам за те или иные преступления. В левом крыле содержались только арестанты, которые дожидались суда и еще не были осуждены. Здание было построено из гладкого светлого камня, который заснеженной ночью (такой, как эта), освещенное несколькими светильниками, слабо мерцавшими в темноте, представлял собой жутковатое, фантастическое, почти сверхъестественное зрелище.

Ночь была холодной и ветреной, когда Каупервуд двинулся туда под охраной. Ветер гнал снег причудливыми завихрениями. Эдди Сондерс, помощник шерифа, который дежурил в суде, сопровождал его вместе с его отцом и Стэджером. Сондерс был невысоким и смуглым, с короткой щеточкой усов и с острым, хотя и не слишком умным взглядом. Он был озабочен необходимостью поддерживать свое достоинство в качестве заместителя шерифа, каковая должность представлялась ему очень значительной, а также интересовался любой возможностью честного приработка. Он мало что знал, кроме подробностей своего маленького мира, который заключался в сопровождении арестантов в суд или тюрьму и присмотре за ними, чтобы они не сбежали. Он дружелюбно относился к состоятельным арестантам, так как уже давно усвоил, что это хорошо окупается. Во время прогулки он сделал несколько успокаивающих замечаний: сегодня погода не лучшая, но тюрьма недалеко, а шериф Джасперс, по всей вероятности, еще не спит или его можно будет разбудить, – но Каупервуд почти не слушал его. Он думал о своей матери, о своей жене и Эйлин.