Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Проснувшись на следующее утро после суда, он с интересом огляделся по сторонам и внезапно осознал, что находится не в свободной и уютной атмосфере своей спальни, а в тюремной камере, вернее, ее более удобном варианте, арендуемой спальне в апартаментах шерифа. Он встал и выглянул в окно. Двор тюрьмы и Пассаюнк-авеню занесло снегом. Там и тут попадались немногочисленные горожане, спешившие по утренним делам. Каупервуд сразу же задумался о том, что он должен делать, как он может продолжить свой бизнес и восстановить свое доброе имя. Размышляя, он оделся и потянул шнурок звонка для вызова человека, который затопит камин, а потом принесет завтрак. Тюремный надзиратель в поношенном голубом кителе, сознававший превосходство Каупервуда из-за комнаты, которую тот занимал, положил уголь и дрова на каминную решетку, развел огонь и подал ему завтрак, далеко не похожий на обычную тюремную бурду, но и без того достаточно скудный.

После этого он был вынужден терпеливо ждать еще несколько часов, несмотря на предполагаемый благожелательный интерес шерифа, прежде чем к нему пустили брата Эдварда, принесшего смену одежды. Тюремный служитель, проявивший заботливость, принес ему утренние газеты, которые он просмотрел равнодушно, не считая финансовых новостей. Во второй половине дня пришел Стэджер, сообщивший, что занимался переносом других своих дел на более поздний срок, но договорился с шерифом, чтобы к Каупервуду допускали тех, кто имел важные дела с ним.

К тому времени Каупервуд написал Эйлин, чтобы она не пыталась увидеться с ним, поскольку он выйдет из тюрьмы к десятому числу, и тогда или немного позже они смогут встретиться. Он понимает, как сильно она хочет видеть его, но имеет основания полагать, что за ней следят сыщики, нанятые ее отцом. Это было неправдой, но задело ее за живое, а несколько презрительных замечаний, которыми обменялись Оуэн и Кэллам за обедом, переполнили чашу ее терпения. Прочитав письмо Каупервуда у Кэллиганов, она не стала предпринимать никаких действий, пока утром десятого числа не прочитала в газете, что апелляция Каупервуда была удовлетворена и он снова, по крайней мере на некоторое время, может стать свободным человеком. Это придало ей мужества сделать то, что она уже давно собиралась сделать: убедить отца, что она не обязана подчиняться ему и что он не может заставить ее поступать вопреки ее воле. У нее по-прежнему оставалось двести долларов, полученных от Каупервуда, и некоторые личные средства, всего около трехсот пятидесяти долларов. Она решила, что этого хватит, чтобы дожить до конца своего рискованного предприятия или хотя бы до тех пор, пока она не найдет другую возможность, чтобы обеспечить свое личное благополучие. Судя по тому, что ей было известно о чувствах родственников по отношению к ней, боль разлуки предстояло испытать им, а не ей. Возможно, когда отец увидит ее решимость, то предпочтет оставить ее в покое и помириться с ней. Она была настроена на этот шаг и сразу же уведомила Каупервуда, что собирается к Кэллиганам, где поздравит его с освобождением.

В каком-то смысле Каупервуд был доволен сообщением от Эйлин, так как он понимал, что его нынешнее бедственное положение в основном связано с враждебностью Батлера и он не чувствовал угрызений совести из-за возможности нанести удар старику, который потеряет дочь. Его предыдущие соображения о том, что разумно не сердить Батлера, оказались бесполезными, а поскольку старика нельзя было умиротворить, будет только справедливо, если Эйлин покажет ему, что может обойтись без него. Возможно, она заставит его изменить отношение к ней и смягчить политические интриги против него, Каупервуда. В бурю сойдет любая гавань, а кроме того, теперь ему действительно было нечего терять, и интуиция подсказывала ему, что этот ход будет хорошим в сложившихся обстоятельствах; поэтому он не попытался отговаривать ее.

Она взяла свои драгоценности, нижнее белье, пару платьев, а также несколько других вещей и упаковала их в свой самый вместительный саквояж. Потом дошла очередь до обуви и чулок, и, как она ни старалась, поняла, что не может забрать все, что ей хотелось. Эти вещи она увязала отдельно в довольно непрезентабельный на вид узел. Пошарив в маленьком комоде, где хранились ее деньги и драгоценности, она нашла триста пятьдесят долларов и положила их в сумочку. Эйлин понимала, что это немного, но не сомневалась, что Каупервуд поможет ей. Если он не сможет выделить деньги на ее содержание, ее отец не смирится, то ей придется найти себе какое-то занятие. Она не подозревала о жестокости мира к людям, не имевшим практического опыта и достаточных средств, и вообще ничего не знала о горьких превратностях жизни. Десятого января она ждала, тихонько напевая под нос, пока не услышала, как отец спускается к обеду. Она перегнулась через верхние перила и убедилась, что Оуэн, Кэллам, Нора и мать уже сидят за столом, а горничной Кэти нигде не видно. Тогда она проскользнула в отцовский кабинет, достала записку из-под корсажа, положила на стол и вышла. Записка была адресована отцу и гласила:

«Дорогой отец,

Я не могу сделать то, чего ты хочешь от меня. Я убедилась, что слишком сильно люблю мистера Каупервуда, поэтому я ухожу. Не ищи меня у него. Ты не найдешь меня там, где думаешь, меня там не будет. Я попытаюсь некоторое время жить самостоятельно, пока он не разберется со своими неприятностями и не сможет жениться на мне. Мне ужасно жаль, но я не могу поступить так, как ты хочешь. Я никогда не прощу тебя за то, как ты обошелся со мной. Попрощайся за меня с мамой, Норой и братьями. Эйлин».

Для верности она взяла очки Батлера в тяжелой оправе, которыми он всегда пользовался при чтении, и положила их сверху. На какое-то мгновение она почувствовала себя очень странно – почти воровкой, – что было новым ощущением для нее. Она даже испытала мимолетное чувство собственной неблагодарности и душевной муки. Ее мать будет так страдать! Нора будет переживать, даже Кэллам и Оуэн. Но они больше не понимают ее. Отцовское поведение казалось ей особенно возмутительным. Он должен был понять ее доводы, но нет, он был слишком стар, скован религиозными и косными представлениями. Он никогда не поймет ее. Возможно, он больше не позволит ей вернуться домой. Прекрасно, она и сама как-нибудь обойдется. Она ему покажет! Она может получить место школьной учительницы и долго жить у Кэллиганов или, если это будет необходимо, станет давать уроки музыки.

Она осторожно спустилась в вестибюль и выглянула на улицу. Фонари уже горели в темноте, и дул холодный ветер. Она быстро дошла до перекрестка в пятидесяти футах от дома и повернула на юг, шагая довольно раздраженно, так как это новое ощущение казалось ей унизительным и совершенно не похожим на то, что приходилось ей испытывать раньше. Завернув за угол, она опустила тяжелый саквояж, чтобы немного передохнуть. Мальчишка, насвистывавший неподалеку, привлек ее внимание, и когда он приблизился, она позвала его: