Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Когда они пришли, его провели в центральную часть тюрьмы, где находился приемный кабинет Эдлея Джасперса. Шериф Джасперс недавно получил эту должность и соблюдал все формальности, связанные с ее исполнением, но в душе он не был формалистом. В политических кругах было известно, что одним из способов увеличить его скудное жалованье была аренда частных комнат и предоставление особых льгот арестантам, имевшим деньги для оплаты таких услуг. Другие шерифы поступали точно так же задолго до него. Когда Джасперс получил свою должность, несколько заключенных уже пользовались такими привилегиями, и с его точки зрения не было никакого смысла отменять их. Помещения, куда он селил «кого следует», по его неизменному выражению, находились в центральной части тюрьмы, примерно там же, где и его апартаменты. Они не походили на тюремные камеры, и там не было решеток. Впрочем, не было и особой угрозы побега, так как у каждой такой двери стоял охранник, обученный «присматривать» за передвижениями заключенных. Арестант, получавший такие удобства, во многих отношениях оставался свободным человеком. Если он хотел, то еду приносили ему в комнату. Он мог читать, играть в карты или принимать гостей, а если он играл на музыкальном инструменте, ему не отказывали и в этом. Имелось лишь одно правило, с которым приходилось мириться. Если он был публичной персоной и приходил кто-то из газетчиков, его препровождали вниз, в отдельное помещение для допросов, чтобы никто не мог догадаться, что он не сидит в обычной камере, как остальные заключенные.

Стэджер заблаговременно довел почти все эти обстоятельства до сведения Каупервуда, но когда он переступил порог тюрьмы, его охватило незнакомое чувство поражения. Их отвели в небольшой кабинет слева от входа, где был стол, тускло освещенный прикрученной газовой лампой, и стул. Шериф Джасперс, дородный и румяный, вполне дружелюбно приветствовал их. Он отпустил Сондерса, который поспешно удалился по своим делам.

– Ненастная выдалась ночка, не так ли? – заметил Джасперс и поярче вывернул светильник, приготовившись к процедуре регистрации арестанта. Стэджер подошел к нему и коротко переговорил с ним в углу комнаты, после чего шериф вернулся с просветленным лицом.

– Ну, конечно, разумеется! Все в порядке, мистер Стэджер, можете быть уверены!

Каупервуд, наблюдавший за тучным шерифом, сразу же понял, в чем дело. Он снова обрел свое критическое отношение к происходящему, свою невозмутимую сдержанность. Стало быть, он находится в тюрьме, а эта жирная посредственность в образе шерифа будет присматривать за ним. Очень хорошо. Он воспользуется этим наилучшим образом. Он мимолетно задумался, почему его не обыскали – арестанты обычно подвергались обыску, – но вскоре обнаружил, что этого не требовалось.

– Все в порядке, мистер Каупервуд, – сказал Джасперс, поднявшись на ноги. – Думаю, я смогу устроить вас поудобнее. У нас тут не шикарный отель, знаете ли… – он хохотнул над собственной шуткой, – …но думаю, вам будет вполне комфортно. Джон, – обратился он к сонному помощнику, который появился из другой комнаты, протирая глаза, – у нас свободны ключи от шестого номера?

– Да, сэр.

– Принеси их мне.

Джон исчез и вернулся, пока Стэджер объяснял Каупервуду, что он может получить все необходимое, включая одежду и другие личные вещи. Сам он придет на следующее утро и посоветуется с ним; то же самое относится к другим членам семьи Каупервудов, которых он пожелает увидеть. Каупервуд сразу же сказал отцу, что ему нужен минимум вещей. Джозеф или Эдвард могут прийти завтра утром и принести нижнее белье и туалетные принадлежности; что касается остальных, пусть они дождутся, пока он не выйдет на свободу или же не сядет надолго. Он хотел написать Эйлин и предупредить ее, чтобы она ничего не предпринимала, но шериф поманил его, и он молча двинулся следом. В сопровождении отца и Стэджера он поднялся в свое новое жилище.

Это было простое помещение с белыми стенами, размером пятнадцать на двадцать футов и довольно высоким потолком, с желтой кроватью, такой же желтой конторкой, небольшим столом из поддельного вишневого дерева, тремя простыми плетеными стульями с гнутыми спинками, тоже «под вишню», деревянный умывальник под стать кровати, с тазом, кувшином, тарелочкой с запечатанным куском мыла, дешевой зубной щеткой и кисточкой для бритья, которые не сочетались с остальными вещами и, пожалуй, стоили не более десяти центов. В таких случаях шериф Джасперс сдавал эту комнату по расценкам от двадцати пяти до тридцати пяти долларов в неделю. Каупервуду предстояло заплатить тридцать пять долларов.

Фрэнк Каупервуд оживленно подошел к окну, выходившему на лужайку перед фасадом, сейчас занесенную снегом, и сказал, что всем доволен. Его отец и Стэджер были готовы сидеть и говорить с ним, если он пожелает, но тут не о чем было говорить. Он хотел побыть один.

– Пусть Эд утром принесет свежее постельное белье и пару смен одежды, тогда все будет в порядке. Джордж соберет мои вещи, – он имел в виду домашнего слугу, который выступал в качестве лакея и имел другие обязанности. – Скажи Лилиан, чтобы она не беспокоилась. Со мной все будет в порядке. Ей лучше не приезжать сюда, поскольку я собираюсь выйти в ближайшие пять дней. Если не получится, тогда у нас будет достаточно времени. Поцелуй за меня детей. – И он широко улыбнулся.

После своего несбывшегося предсказания насчет предварительных слушаний Стэджер едва ли не боялся предполагать, что может сделать или не сделать Верховный суд штата Пенсильвания. Но он должен был что-то сказать.

– Не думаю, что тебе стоит волноваться по поводу апелляции, Фрэнк. Я получу свидетельство обоснованного сомнения, и тогда ты получишь двухмесячную отсрочку, а может быть, еще дольше. Твой залог на воле составит не более тридцати тысяч долларов. Что бы ни случилось, ты выйдешь отсюда через пять-шесть дней.

Каупервуд ответил, что он надеется на это, и предложил покончить с делами на сегодня. После нескольких бесплодных попыток продолжить разговор Стэджер и отец наконец пожелали ему спокойной ночи и оставили его наедине со своими мыслями. Но он слишком устал, поэтому быстро разделся, устроился поудобнее в своей жалкой постели и вскоре заснул.

Что ни говори о тюрьме в целом, пусть даже с особыми камерами, услужливыми надзирателями и общей тенденцией к комфортному заключению, неволя есть неволя, и от этого никуда не денешься. Каупервуд, находившийся в комнате, никак не уступавшей номеру в обычном пансионе, понимал, что находится в настоящей тюрьме, хотя он еще не стал настоящим заключенным. Он знал, что там есть тесные камеры, возможно, грязные, зловонные и кишащие паразитами, закрытые массивными решетками, которые могли бы с лязгом захлопнуться за ним, как и за другими арестантами, если бы у него не нашлось денег на оплату чего-то лучшего. Это все, что можно сказать об идее так называемого равенства людей, думал он. Даже в суровых жерновах механизма правосудия он наделяет одного человека такой личной свободой, какой он сейчас пользовался, а другого лишает всяческих благ только потому, что ему не хватает ума, влиятельных друзей и денег, обеспечивающих относительное удобство.