Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Он не стал отвечать; по правде говоря, он не посмел этого сделать.

– До свидания, Лилиан, – ласково и дружелюбно обратился он к жене. – Думаю, я вернусь через несколько дней. Мне нужно будет присутствовать на других судебных слушаниях.

– До свидания, Анна, – сказал он сестре. – Не давай другим слишком сильно унывать.

– Мы скоро увидимся, – пообещал он отцу и братьям. Одетый по последней моде, он спустился в приемную, где его ждал Стэджер. Когда члены семьи услышали, как дверь закрылась за ним, они испытали гнетущее чувство опустошенности. Некоторое время они стояли там; мать плакала, отец выглядел человеком, потерявшим последнего друга, но прилагающим большие усилия, чтобы сохранять сдержанность и мужественно встречать трудности. Анна успокаивала Лилиан, которая невидяще глядела в пространство, не зная, о чем и думать. Яркое солнце, сиявшее над этой сценой, закатилось самым драматическим образом.

Когда Каупервуд явился в тюрьму, Джасперс уже был там и радостно встретил его, главным образом испытывая облегчение от того, что его репутация шерифа никак не пострадала. Из-за общей срочности судебных разбирательств было решено отправиться в суд к девяти утра. Эдди Сондерс был снова уполномочен проследить за тем, чтобы Каупервуд был благополучно доставлен к судье Пейдерсону, а затем препровожден в тюрьму. Все документы по делу находились в его ведоме до передачи шерифу.

– Полагаю, вам известно, что Стинер тоже здесь, – обратился к Стэджеру шериф Джасперс. – Сейчас у него нет денег, но я выделил ему отдельную комнату. Не хочу помещать такого человека в камеру.

Джасперс явно симпатизировал Стинеру.

– Это правильно, и я рад это слышать, – отозвался Стэджер, улыбаясь про себя.

– Судя по тому, что я слышал, не думаю, что мистер Каупервуд захочет встречаться со Стинером, поэтому я решил отправить вас по отдельности. Джордж ушел несколько минут назад вместе с другим моим заместителем.

– Вот и хорошо, – сказал Стэджер. – Так и следовало поступить.

Он был рад за Каупервуда, что шериф проявил тактичность в этом вопросе. Очевидно, между Джорджем Стинером и шерифом наладились очень дружелюбные отношения, несмотря на горестное положение и отсутствие средств у бывшего казначея.

Они прошли небольшое расстояние до городского суда, стараясь беседовать об обычных вещах, избегая сложных вопросов.

– Все не так плохо, – обратился Эдвард к отцу. – Стэджер говорит, что губернатор обязательно помилует Стинера через год или еще меньше, а если он это сделает, то будет обязан выпустить и Фрэнка.

Старик Каупервуд уже не раз слышал об этом, но готов был слушать снова и снова. Это напоминало колыбельную для убаюкивания младенцев. Снег, на удивление не таявший, ясное и светлое утро, надежда, что в суде будет мало народу, – все это отвлекало внимание Каупервуда-старшего и его сыновей. Он даже отпустил замечание насчет воробьев, дерущихся за кусок хлеба на улице, подивившись их бодрости в зимнее время. Сам Каупервуд, шагавший впереди вместе со Стэджером и Сондерсом, говорил о предстоящих судебных слушаниях в связи с его бизнесом и с тем, что еще нужно было сделать.

Когда они вошли в зал суда, Каупервуда ожидала та же небольшая загородка, за которой он находился несколько месяцев назад в ожидании вердикта присяжных.

Его отец и братья нашли места в зале. Эдди Сондерс остался со своим подопечным. Стинер и другой представитель шерифа по фамилии Уилкерсон тоже находились в зале, но они делали вид, будто не замечают друг друга. Фрэнк не возражал против беседы со своим бывшим партнером, но он видел, что Стинер выглядел робким и униженным, так что предпочел обойтись без лишних слов. Через три четверти часа унылого ожидания боковая дверь распахнулась, и в зал вошел судебный пристав.

– Всех подсудимых прошу встать для слушания приговора, – провозгласил он.

Всего было шесть подсудимых, включая Каупервуда и Стинера. Двое из них были взломщиками-конфедератами, которых застигли с поличным во время ночной облавы.

Другой арестант, молодой человек лет двадцати шести на вид, был конокрадом, осужденным за кражу и продажу лошади бакалейщика. Последним был высокий, неуклюжий, неграмотный негр, который унес вроде бы забытый кусок свинцовой трубы, найденной на складе пиломатериалов. Он собирался продать трубу или обменять на выпивку. На самом деле ему вообще не следовало находиться здесь, но после того как он был задержан бдительным сторожем и сначала отказался признать свою вину в краже чужой собственности, по недоразумению не был наказан в обычном порядке, а отправился в суд. Потом он сообразил, что к чему, и признал свою вину, но был вынужден предстать перед судьей Пейдерсоном для обвинительного или оправдательного приговора. Суд нижней инстанции, куда его направили, утратил свою юрисдикцию, передав его дело на рассмотрение в этот суд. Эдди Сондерс, назначивший себя охранником и наставником Каупервуда, поведал ему эти подробности, пока они стояли в ожидании.

Зал суда был полон. Для Каупервуда было унизительно стоять в очереди у бокового прохода вместе с остальными, включая Стинера, который выглядел больным и безутешным.

Негр Чарльз Экерман был первым по списку.

– Каким образом этот человек предстал передо мной? – брюзгливо осведомился Пейдерсон, когда обратил внимание на стоимость имущества, предположительно украденного Экерманом.

– Ваша честь, – поспешил объяснить помощник окружного прокурора, – этот человек предстал перед судом низшей инстанции и отказался признать свою вину, поскольку был пьян. Поскольку истец не отказался от обвинения, местный суд был вынужден направить его сюда для вынесения приговора. С тех пор он изменил свое мнение и признал вину перед окружным прокурором. Его не следовало приводить сюда, но у нас не оставалось выбора. Он должен был предстать перед вами для соблюдения отчетности.

Судья Пейдерсон вопросительно посмотрел на негра, который, явно не смущенный подобным осмотром, удобно прислонился к перекладине, перед которой обычный арестант стоял бы навытяжку, в страхе ожидая приговора. Его уже несколько раз изобличали в мелких правонарушениях: пьянстве, буйном поведении и тому подобных вещах, – но его поза была воплощением грубоватой и равнодушной невинности.

– Итак, Экерман, – строго начал судья. – Вы признаете, что украли этот кусок свинцовой трубы стоимостью четыре доллара восемьдесят центов, как указано в обвинительном акте?

– Да, сэр, я это сделал, – отозвался тот. – Я вам расскажу, как все было. Днем в субботу я проходил мимо дровяного склада; глянь, за оградой валяется кусок трубы, а я как раз был на мели. Ну, я взял доску, подкатил трубу поближе да и забрал ее. А потом этот мистер, сторож, – он красноречивым жестом указал на место свидетеля, где стоял истец на тот случай, если судья захочет задать ему какие-то вопросы, – пришел ко мне домой и обвинил в краже.