Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Потом уже ничего не оставалось делать, кроме встречи с Эйлин, что в связи с многочисленными затруднениями и обязательствами иногда казалось почти невозможным. Однако он добился этого, так сильно он жаждал получить утешение и поддержку от ее простодушной, но всеобъемлющей любви. О, какими были ее глаза в те дни! Они светились горячим стремлением еще раз увидеть его и убедиться в их будущем счастье. Только подумать, что ее Фрэнку предстоят такие мучения! Она знала все, что он может сказать, какими храбрыми и беспечными будут его речи. Только подумать, что ее любовь к нему стала главной причиной его тюремного заключения, как она теперь считала! А жестокость ее отца? А низость и мелочность его врагов, например этого глупца Стинера, чьи фотографии она видела в газетах? Каждый раз в присутствии Фрэнка ее сердце едва ли не разрывалось от душевных мук за него, ее сильного и прекрасного любовника, самого храброго, умного, доброго и красивого мужчину на свете. А Каупервуд, глядя ей в глаза и сознавая эту беспричинную, хотя и столь утешительную страсть к нему, только улыбался, тронутый до глубины души. Какая любовь! Любовь собаки к своему хозяину; любовь матери к своему ребенку. Как ему удалось пробудить такое чувство? Он не знал, но это было прекрасно.

В эти последние дни ему очень хотелось увидеться с ней, и они встретились не меньше четырех раз за месяц, пока он находился на свободе, в промежутке между осуждением и окончательным отказом по его апелляции. У него осталась последняя возможность встретиться с ней, прежде чем ворота тюрьмы закроются за ним: в субботу перед понедельником, когда ему предстояло выслушать приговор. Он не связывался с ней до решения Верховного суда, но получил от нее письмо на адрес своего личного почтового ящика. Встреча была назначена на субботу в маленьком отеле в Кэмдене, который находился за рекой и, по его мнению, был более безопасным местом, чем Филадельфия. Он немного сомневался, как она отнесется к тому, что после понедельника они увидятся не скоро, и как она поведет себя после известия, что больше не сможет общаться с ним так часто, как раньше. Предстоящий разговор беспокоил его. Как он и предвидел (и даже опасался), ее протесты оказались не менее, а гораздо более сильными, чем прежде. Когда она увидела его приближение, то двинулась ему навстречу с решительностью, свойственной ее характеру, почти с мужской напористостью, которой он всегда восхищался, и обвила руками его шею.

– Не надо ничего говорить, милый, – сказала она. – Вчера утром я все видела в газетах. Это ничего, мой дорогой, я люблю тебя. Я буду ждать тебя. Я все равно буду с тобой, даже если придется ждать десять лет. Хоть сто лет, мне все равно, но мне так жаль тебя, милый! Я буду с тобой, любимый; знай, что я каждый день буду изо всех сил любить тебя.

Она гладила его лицо, пока он смотрел на нее со спокойной нежностью, говорившей и о его самообладании, и о чувстве глубокой близости к ней. Он не мог не любить Эйлин, и кто же мог не любить ее? Она была такой страстной и желанной, такой полной жизни. Он искренне восхищался ею, сейчас даже больше, чем раньше, потому что, несмотря на всю мощь своего ума, он на самом деле не мог управлять ее чувствами и поступками. Даже когда он держался невозмутимо и строго, она относилась к нему как к драгоценной собственности, своей любимой игрушке. Очень часто, особенно когда была взволнована, она обращалась к нему как к ребенку или любимому котику; иногда он чувствовал, что она действительно превосходит его в духовном отношении, что ее воля способна подчинить его. Она сознавала свою неповторимость и женское очарование.

Сейчас она называла его ласковыми именами, как будто он был убит горем и отчаянно нуждался в ее нежной заботе. Хотя это было совсем не так, на какое-то мгновение ему показалось, что она права.

– Все не так плохо, Эйлин, – наконец вымолвил он с необычной для себя неловкостью и смирением, но она решительно продолжала, не обращая внимания на его слова:

– Конечно же, милый, все очень плохо. Я знаю. О, мой бедный Фрэнк! Но мы скоро встретимся; я найду способ, что бы ни случилось. Как часто разрешают посещать заключенных?

– Только раз в три месяца, любимая, хотя я думаю, что когда попаду туда, то смогу все устроить. Но тебе не кажется, что с этим лучше подождать, Эйлин? Ты же знаешь, какие настроения в городе. Разве ты не боишься разгневить отца? Он может причинить много неприятностей, если захочет.

– Лишь раз в три месяца! – с чувством воскликнула она, когда он начал свое объяснение. – О нет, Фрэнк! Не может быть! Раз в три месяца! Я просто не вынесу этого! Я пойду и сама поговорю с начальником тюрьмы. Уверена, он позволит мне встречаться с тобой, когда мы побеседуем.

Она едва не задохнулась от волнения, не желая прерывать свою пламенную тираду, но Каупервуд перебил ее:

– Ты не думаешь, о чем говоришь, Эйлин! Подумай! Вспомни о твоем отце и о семье! Возможно, твой отец близко знаком с начальником тюрьмы. Ты же не хочешь, чтобы всему городу стало известно, как ты стараешься встретиться со мной? Отец может устроить тебе неприятности. Кроме того, ты не знаешь кучку местных политиканов так же хорошо, как я. Они сплетничают друг с другом, как старые девы. Ты должна быть очень осторожной в своих планах и поступках. Я не хочу потерять тебя. Я хочу видеться с тобой, но ты должна понимать, что делаешь и как ты это делаешь. Не пытайся немедленно встретиться со мной. Я хочу этого, но сначала нам нужно нащупать почву под ногами. Ты все равно не потеряешь меня.

Он помедлил, представляя длинный ряд тюремных камер, одна из которых временно – как долго? – будет принадлежать ему, и Эйлин, которая смотрит из-за решетки или входит в камеру. В то же время, несмотря на все расчеты и размышления, он думал о том, как прекрасно она сегодня выглядит. Такая молодая и решительная! В то время как он приближался к расцвету своих лет, она оставалась юной девушкой во всем блеске своей красоты. Она носила полосатое черно-белое шелковое платье с турнюром по моде того времени, котиковую шубку и шапочку с оторочкой из того же меха, небрежно сидевшую на ее рыже-золотистых волосах.

– Я знаю, – твердо ответила Эйлин. – Но только подумать: целых три месяца! Я не хочу и не буду так жить. Это полная бессмыслица. Моему отцу не понадобилось бы ждать три месяца, если бы он захотел с кем-то встретиться в тюрьме, как и тому человеку, которому он пожелал бы оказать такую услугу. Чем я хуже моего отца? Я найду способ!

Каупервуд вынужденно улыбнулся. Не так-то легко было переубедить Эйлин.

– Но ты не твой отец, и ты не хочешь, чтобы он узнал об этом.

– Это мне известно, но им не нужно знать, кто я такая. Я могу прийти под густой вуалью. Не думаю, что начальник тюрьмы знаком с моим отцом. Возможно, я ошибаюсь, но он в любом случае не знаком со мной и не расскажет обо мне, если я поговорю с ним.