Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Эйлин, – мягко сказал он, все еще надеясь постепенно снискать ее расположение. – Пожалуйста, не будь так жестока ко мне. Разве ты не понимаешь, как устроена жизнь и для чего нужно сочувствие? Я считал тебя более щедрой и чуткой. Знаешь, ведь я не такой уж плохой человек.

Он смерил ее ласковым, задумчивым взглядом, надеясь сыграть на ее былой любви к нему.

– Сочувствие! – Она повернулась к нему с пылающим лицом. – Много ты знаешь о сочувствии! Надо полагать, я не проявила никакого сочувствия к тебе, когда ты сидел в тюрьме в Филадельфии, не так ли? Много добра мне это принесло, верно? Сочувствие? Сопровождать тебя в Чикаго и мириться с твоими девками – дешевыми стенографистками и женами музыкантов! Ты доказал мне свое сочувствие, когда оставил меня здесь и отправился утешать ту бабенку, которая лежит внизу!

Эйлин расправила корсаж и повела плечами перед зеркалом, готовясь надеть шляпку и накинуть пелеринку. Она собиралась уйти как есть, а потом послать Фадетту за своими вещами.

– Эйлин, – снова обратился к ней Каупервуд, намеренный добиться своего. – Думаю, ты ведешь себя очень глупо. Это правда. В том, что ты собираешься сделать, нет никакой необходимости. Вот ты кричишь, скандалишь на всю округу, дерешься и теперь собираешься уйти из дома. Это ужасно и отвратительно, я не желаю этого. Ты ведь еще любишь меня, правда? Ты знаешь, что это правда, а я знаю, что ты на самом деле не хотела говорить все эти мерзости. Ты на самом деле не веришь, что я разлюбил тебя.

– Любовь! – вскричала Эйлин. – Много ты знаешь о любви! Разве ты когда-нибудь хоть кого-то любил, бесчувственная скотина? Я знаю, как ты умеешь любить. Однажды мне казалось, что ты любишь меня. Я вижу, как ты любил меня, точно так же, как ты любил пятьдесят других женщин, как ты любил эту грязную маленькую шлюшку Риту Сольберг, что лежит внизу, как ты любил эту дешевую стенографистку Антуанетту Новак! Ты даже не знаешь, что значит это слово!

Однако ее голос пресекся, завершившись чем-то похожим на всхлип, и ее глаза наполнились горячими, сердитыми слезами. Увидев эти слезы, Каупервуд подошел ближе, рассчитывая, что настроение ее переменилось. Сейчас он искренне раскаивался и хотел, чтобы она снова почувствовала хотя бы каплю нежности к нему.

– Эйлин, – просительно произнес он, – пожалуйста, не будь такой жестокой. Не нужно так сердиться на меня, я не исчадие ада. Будь благоразумней!

Он протянул руку, но она резко отпрянула.

– Не прикасайся ко мне, подлец! – сердито прошипела она. – Даже не думай об этом! Я не буду жить с тобой. Я не останусь под одной крышей с тобой и твоей любовницей. Иди и живи со своей драгоценной Ритой, если тебе так хочется. Мне все равно. Полагаю, ты уже побывал в нижней комнате и утешил ее. Мерзавец! Жаль, что я не успела убить ее, о господи! – она с яростью дернула ворот жакета, пытаясь застегнуть пуговицу.

Каупервуд был ошеломлен. Раньше ему не приходилось видеть таких бурных вспышек. Он не верил, что Эйлин способна на такое. Теперь он невольно восхищался ею. Тем не менее его возмущало ее жестокое нападение на Риту и обвинения в распутстве, брошенные ему в лицо. И он не удержался от слов, о которых пожалел:

– На твоем месте, Эйлин, я не стал бы так жестко судить о любовницах, – сказал он. – Скорее, я бы задумался о собственном опыте.

Он мгновенно понял, что совершил непростительную ошибку. Напоминание о прошлом, когда она была его любовницей, стало последней каплей, переполнившей чашу. Она моментально выпрямилась, и ее глаза страдальчески заблестели.

– Значит, вот как ты заговорил со мной? – спросила она. – Я знала! Я знала, что так и будет!

Она повернулась к высокому секретеру, где хранилось серебро, шкатулки с драгоценностями, щетки, гребни и расчески, уронила голову на руки и расплакалась. Это доконало ее. Он превратил ее беззаконную девичью любовь в обвинение, брошенное ей в лицо.

– Ох! – простонала она и содрогнулась в пароксизме безнадежного горя и отчаяния.

Каупервуд был огорчен.

– Я не то хотел сказать, Эйлин, – объяснил он. – Я вовсе не собирался ни о чем напоминать, а тем более укорять тебя. Ты была моей любовницей, но бог знает, как сильно я любил тебя. Ты сама знаешь. Я хочу, чтобы ты поверила, потому что это правда. Другие женщины не имели для меня такого значения.

Он беспомощно смотрел на нее, когда она отошла в сторону, чтобы он не прикоснулся к ней. Он был расстроен, сконфужен и преисполнен безмерной жалости к ней. Он отошел в середину комнаты, ее негодование внезапно улеглось, но сменилось гневом. С нее было достаточно.

– Значит, вот как ты говоришь со мной после всего, что я для тебя сделала? – воскликнула она. – Ты говоришь мне это после того, как я ждала тебя и плакала по тебе почти два года, пока ты сидел в тюрьме? Это твоя награда?

Ей вдруг на глаза попалась шкатулка с драгоценностями. В гневе, отвергая его подарки, купленные для нее в Филадельфии, в Риме, в Париже и в Чикаго, она откинула крышку, и начала пригоршнями хватать что попадалось ей под руку и швырять ему в лицо. На него посыпался град безделушек, подаренных ей с любовью: нефритовое ожерелье и нежно-зеленый браслет в оправе из витого золота с застежками из слоновой кости, превосходное жемчужное ожерелье, искрившееся в вечернем свете, пригоршни колец и брошей с бриллиантами, рубинами, опалами и аметистами, ожерелье с изумрудами и алмазная диадема. Она с восторгом бросала в него все эти побрякушки, рассыпавшиеся по полу, но сначала попадавшие ему в руки, шею и в лицо.

– Забирай это! И это! И это! Вот они! Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего. Мне не нужно ничего твоего. Слава богу, у меня хватает собственных денег на жизнь! Я ненавижу тебя. Я презираю тебя. Я больше не хочу видеть тебя!

Она попыталась придумать что-то еще, но не смогла, поэтому быстро вышла в коридор и устремилась вниз по лестнице, пока он ошеломленно замер на месте. Потом он устремился следом.

– Эйлин! – крикнул он. – Вернись, Эйлин! Не уходи!

Но это лишь подстегнуло ее; она распахнула дверь, захлопнула ее и выбежала в темноту с мокрыми глазами и рвущимся на части сердцем. Значит, таков был конец ее прекрасной девичьей мечты. Ее собственное прошлое швырнули ей в лицо ради других женщин! Ей дали понять, что она ничем не лучше их! Она задыхалась и всхлипывала на ходу, уверенная, что никогда не вернется и больше никогда не увидит его. Но ей не пришлось этого сделать, потому что Каупервуд выбежал на улицу и погнался за ней, на этот раз уверенный, что, несмотря на всю свою неправоту, он не может допустить, чтобы все закончилось подобным образом. Она все же любила его, думал он. Теперь она возложила на алтарь своей любви все дары его страсти и привязанности к ней. То, что случилось, было несправедливо. Он должен был убедить ее, чтобы она осталась. Наконец, он поравнялся с ней и подошел ближе под темной сенью ноябрьских деревьев.