Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Эйлин! – властно крикнул он. – Эйлин! Что там такое? Открой дверь, слышишь?

– О, боже! Помогите, помогите! Пожалуйста! – послышался стонущий голос Риты.

– Я тебе покажу, сучка! – услышали они вопли Эйлин. – Я тебя проучу, мерзавка. Гадина, мерзкая шлюха! Вот тебе! Вот! Вот!

– Эйлин! – хрипло крикнул Каупервуд. – Эйлин!

Когда ответа не последовало, а крики продолжились, он гневно обернулся.

– Назад! – крикнул он беспомощно постанывающему Сольбергу. – Дайте мне стул или что угодно.

Дворецкий побежал выполнять приказ, но Каупервуд уже нашел подходящее орудие.

– Вот! – Он схватил массивный дубовый стул с резной спинкой, стоявший на лестничной площадке. Он размахнулся и поднял стул над головой. Трах! Звук удара заглушил крики, доносившиеся изнутри.

Трах! Стул треснул и едва не сломался, но дверь выстояла.

Трах! Стул разлетелся на куски, и дверь распахнулась. Каупервуд увидел Эйлин, которая стояла на коленях над распростертой на полу Ритой, пытаясь ее задушить. Он бросился на нее, как зверь из засады.

– Эйлин! – прорычал он хриплым голосом. – Дура! Отпусти ее, идиотка! Какая тварь тебя укусила? Что ты хочешь сделать? Ты совсем спятила?

Он ослабил ее мощную хватку и оттащил, кинув ее тело на свое колено. Она так осатанела, что продолжала сопротивляться и кричала:

– Пусти меня! Дай мне добить ее! Я ее проучу! Не смей держать меня, сукин ты сын! Я покажу тебе, скотина!

– Поднимите эту женщину, – приказал Каупервуд Сольбергу и дворецкому, которые вошли в комнату. – Заберите ее отсюда, и поскорее. У моей жены припадок. Ну же, заберите ее! Эйлин сама не понимает, что делает. Унесите миссис Сольберг и пригласите врача. Что за чертовщина здесь вообще происходит?

– О-о… – простонала Рита, растерзанная и едва живая от ужаса.

– Я убью ее! – выкрикнула Эйлин. – Я убью ее! И тебя тоже, собака! – Она начала колотить его кулачками. – Будешь знать, как строить шашни с другими женщинами, скотина.

Каупервуд перехватил ее руки и энергично встряхнул ее.

– Что за дьявол в тебя вселился, дура? – жестко спросил он, когда Риту выносили из комнаты. – Что ты вообще пыталась сделать, убить ее? Хочешь, чтобы сюда явилась полиция? Прекрати вопить и приди в себя, не то я заткну тебе рот. Перестань, я говорю! Прекрати! Ты меня слышишь? Достаточно, тупица!

Каупервуд зажал ей рот ладонью, притянул спиной к себе и жестко встряхнул. Он был очень силен, к тому же рассержен.

– Теперь ты прекратишь или хочешь, чтобы я навсегда заткнул тебя? Я это сделаю, даже не сомневайся, – пригрозил он. – Ты сошла с ума. Перестань, я же сказал! Так вот как ты себя ведешь, когда тебя что-то не устраивает?

Эйлин рыдала, стонала и корчилась в его руках, издавая нечленораздельные выкрики. Она была совершенно вне себя.

– Спятившая дура! – сказал он, одним рывком развернув ее к себе и, с усилием вытащил из кармана носовой платок, который запихал ей в рот. – Ну вот, – облегченно произнес он. – Теперь ты замолчишь.

Держа Эйлин железной хваткой, он позволил ей извиваться, готовый действительно ее придушить.

Теперь, когда Каупервуд одержал победу, он продолжал крепко удерживать Эйлин, стоя рядом с ней на одном колене, прислушиваясь и размышляя. Вспышка ее ярости была поистине чудовищной, но все-таки он не мог ее полностью винить. Ее любовь была велика, как и брошенный ей вызов. Он достаточно хорошо знал ее характер и мог предвидеть нечто подобное. Позор и скандал, неизбежно связанные с таким ужасным происшествием, вывели его из себя. Только подумать, что человек может вовлечь себя в такую бурю страстей! Только подумать, что Эйлин оказалась способной на такое! Только подумать, что должна была претерпеть Рита! Вполне возможно, что она была ранена или изуродована, возможно, даже находилась на краю смерти. Чудовищно! Какой поток общественного возмущения обрушится на его голову! А суд?! Вся его карьера будет разрушена страшным взрывом гнева, проклятий и смерти! Боже милосердный!

Когда дворецкий, сопровождавший Риту, поспешно вернулся назад, Каупервуд подозвал его к себе кивком головы.

– Как она? – со скрытым отчаянием спросил он. – Она серьезно пострадала?

– Нет, сэр… думаю, нет. Насколько я понял, она лишь потеряла сознание. Скоро с ней все будет в порядке. Я могу чем-то помочь, сэр?

Обычно Каупервуд улыбнулся бы при виде такой сцены, но сейчас он был холоден и серьезен.

– Не сейчас, – с некоторым облегчением ответил он, все еще крепко удерживая Эйлин. – Выйди отсюда и закрой дверь. Вызови врача. Когда он придет, сообщи мне.

Когда Эйлин осознала, что Рите собираются оказать помощь и сочувствуют ее состоянию, она попыталась вырваться и снова закричать, но у нее ничего не вышло. Господин и повелитель держал ее мертвой хваткой. Когда дверь закрылась, он снова заговорил:

– Может быть, теперь ты успокоишься, Эйлин? Ты позволишь мне встать и поговорить с тобой или мы просидим так всю ночь? Хочешь, чтобы я навсегда расстался с тобой сегодня? Я понимаю твои чувства, но сейчас я владею ситуацией, и так будет впредь. Ты должна прийти в чувство и вести себя разумно, иначе завтра я расстанусь с тобой, и это так же несомненно, как то, что сейчас я нахожусь в этой комнате, – его голос звучал твердо и убедительно. – Итак, будем ли мы говорить разумно или ты намерена и дальше валять дурака и выставлять себя и меня на посмешище слугам, соседям и всему городу? Сегодня ты устроила славное представление. Боже милосердный! Право же, настоящий спектакль! Скандальная ссора и драка в нашем доме! Я полагал, что у тебя больше здравого смысла и уважения к себе, я в самом деле так думал. Ты подвергла серьезной опасности мои пребывание здесь, в Чикаго. Ты тяжело ранила, а возможно, убила другую женщину. Тебя даже могут повесить за это. Ты меня слышишь?

– Ох, пусть меня повесят, – простонала Эйлин. – Я хочу умереть!

Каупервуд вытащил носовой платок у нее изо рта, освободил ее руки и позволил ей подняться на ноги. Она по-прежнему неистовствовала, пылала и была готова осыпать его упреками, но столкнулась с его холодным, властным взглядом, пригвоздившим ее к месту. Она еще никогда не видела такое выражение на его лице, – жесткое, обжигающее ледяным холодом, – которое не доводилось видеть никому, кроме его деловых конкурентов, и то лишь в редких случаях.

– А теперь молчи! – приказал он. – Больше ни слова! Ты меня слышишь?

Она дрогнула, заколебалась и отступила. Вся ярость ее бурной души вдруг улеглась, словно море в безветренную погоду. Слова рвались из ее сердца и вертелись на языке. Она была готова снова крикнуть «Подлец! Скотина!» и обозвать его сотней других отвратительных и бесполезных кличек, но под давлением его жесткого взгляда и непреклонной воли слова замерли у нее на губах. Какое-то мгновение она неуверенно смотрела на него, а затем повернулась и рухнула на кровать. Она царапала свое лицо, раскачивалась взад-вперед в невыносимой муке и наконец зарыдала.