Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Полагаю, это миссис Айра Картер и ее дочь, мисс Бернис Флеминг. Миссис Картер раньше была миссис Флеминг.

В итоге Эйлин проследила за ними до двери их дома, куда Каупервуд вошел вслед за ними. На следующий день она нашла в справочнике номер телефона по этому адресу и узнала, что они действительно живут там. После нескольких дней нелегких раздумий она наняла сыщика и узнала, что Каупервуд регулярно посещает семью Картер, что машина, на которой они ездили, принадлежит ему и содержится в отдельном гараже, и что они являются известными членами светского общества. Эйлин не стала бы предпринимать столь энергичные действия, если бы не видела выражение лица Каупервуда, когда тот смотрел на девушку в парке и в ресторане. Это было выражение страстной влюбленности, которое нельзя было спутать ни с чем.

Не стоит насмехаться над страстями неразделенной любви. Ее щупальца гибельны, их хватка грозит леденящей смертью. Сидя в своем будуаре вскоре после этих событий, разъезжая на автомобиле, гуляя, совершая покупки и нанося визиты тем немногим знакомым, которые у нее были, Эйлин днем и ночью думала об этой новой женщине. Бледное, изящное девичье лицо преследовало ее. Выл ли взгляд этих глаз, который казался таким отстраненным, на самом деле изучающим и оценивающим? Любовь? Каупервуд? Да! Да! Новый дом моментально и навсегда утратил для Эйлин всякую ценность, а ее мечта снова войти в высшее общество канула безвозвратно. Когда Каупервуд пропал на две недели, она заперлась в своей комнате, вздыхала, негодовала, а потом начала пить. В конце концов она послала за актером, который однажды уделил ей внимание в Чикаго и с которым она впоследствии встречалась в театральных кругах. В пьяном тумане ею двигала не столько похоть, как решимость отомстить. Несколько дней продолжалась оргия: вино, распутство, взаимные обвинениям, ненависть и отчаяние. Протрезвев, она задалась вопросом, что бы теперь подумал о ней Каупервуд, если бы узнал об этом? Смог бы он после этого любить ее? Смог бы даже терпеть ее присутствие? Но какая ему разница? Так ему и надо, мерзавцу! Она еще покажет ему; она разрушит его мечту, она превратит свою жизнь в сплошной скандал и утянет его за собой! Она опозорит его перед всем миром. Он никогда не получит развод! Он никогда не женится на той девушке и не оставит ее одну: никогда, никогда, никогда! Когда Каупервуд вернулся, она огрызалась без всяких объяснений.

Он сразу же заподозрил, что она следила за ним. Разумеется, он заметил ее опухшие веки, красные щеки и запах алкогольного перегара. Очевидно, она забросила мечту одержать какую-либо победу в светском обществе и увлеклась… Чем, кутежом? Он подумал, что после переезда в Нью-Йорк она не сделала ни одного разумного поступка для восстановления своего положения в обществе. Пошлые театральные и богемные круги, где во время его отсутствия или невнимания она развлекалась здесь, как и в Чикаго, были хуже, чем бесполезными; они были разрушительными. Ему нужно как следует поговорить с ней, откровенно признаться в своих чувствах к Бернис и обратиться к ее чувствам и здравому смыслу. Какие сцены последуют за этим! Тем не менее она может покориться судьбе. Ею могут двигать отчаяние, гордость и ненависть. Кроме того, теперь он может обеспечить ей весьма крупное состояние. Она может отправиться в Европу или остаться здесь и жить в роскоши. Он всегда будет оставаться в дружеских отношениях к ней и помогать советами, если она позволит это делать.

Разговор на эту тему, который в конце концов состоялся между ними, как будто пришел из ночных кошмаров. Он был громким и странным в стенах нового дома. Величественный особняк на Пятой авеню, сияющий огнями в ненастный воскресный вечер. Каупервуд задержался в городе, беседуя с финансистами из восточных штатов, которые могли повлиять на исход его законодательных баталий в Иллинойсе. Эйлин ненадолго утешилась мыслью о том, что в конце концов, для него любовь могла быть абстрактным понятием, а не жизненной необходимостью и влечением души. Вечером он уже сидел в зимнем саду и читал дневник Челлини, который кто-то порекомендовал ему, время от времени останавливаясь подумать о состоянии дел в Чикаго или в Спрингфилде либо сделать пометку. На улице в свете электрических ламп потоки дождя неслись по асфальту Пятой Авеню, а Центральный парк за окном был похож на сумрачный пейзаж Коро. Эйлин в музыкальной комнате равнодушно перебирала клавиши фортепиано. Она думала о недавнем прошлом, в том числе о Линде, о котором не слышала уже полгода, и о скульпторе Уолтере Ските, который сейчас тоже был где-то за пределами горизонта. Когда Каупервуд бывал в городе или дома, она имела обыкновение оставаться в доме или поблизости. Влияние супружеских привычек так велико, что они сохраняются еще долго после того, как от любви и преданности не остается и следа.

– Что за ужасный вечер! – заметила она, подойдя к окну и выглядывая наружу из-за парчовой шторы.

– Не слишком приятная погода, верно? – отозвался Каупервуд, когда она отвернулась от окна. – Ты не собиралась никуда выезжать сегодня вечером?

– Нет, только не это, – безразличным тоном отозвалась Эйлин. Она беспокойно встала из-за фортепиано и прошла в большую картинную галерею. Остановившись перед одним из «Святых семейств» Рафаэля, лишь недавно приобретенным, она остановилась посмотреть на безмятежный лик Мадонны.

Мадонна казалась хрупкой, бесцветной, худосочной и почти безжизненной. Тогда были такие женщины? Почему художники рисовали их? Правда, младенец Иисус был очень милым. Живопись утомляла Эйлин, если другие люди не проявляли бурного восхищения. Она жаждала только живой славы, а не живописного подобия. Она вернулась в музыкальную комнату, потом во двор с орхидеями, приготовила себе коктейль и собралась почитать роман, когда Каупервуд спросил:

– Тебе скучно, правда?

– О, нет; я привыкла проводить вечера в одиночестве, – тихо и без какой-либо язвительности ответила она.

Всегда неустанно желавший подчинить жизнь своим помыслам, придать материальную форму своим мыслям, Каупервуд вместе с тем был деликатным и бесконечно осторожным, словно танцор над бездной. В какой-то момент ему хотелось спросить: «Бедная девочка, тяжело тебе приходится со мной?», но он моментально понял, какой получит ответ. Он задумался, держа книгу на коленях и глядя на пенистую воду фонтана, которая текла и текла сверкающими потоками над мраморными фигурами русалок, тритона и наяд, плывущих на рыбах.

– Ты действительно больше не рада, что мы переехали сюда? – поинтересовался он. – Ты бы чувствовала себя лучше, если бы я оставался подальше от тебя?

Он вдруг обратился мыслями к беспокоившей его проблеме и к возможности, представившейся в этот час.