Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Подождите, когда все начнется, – обратился он в центральном концертном зале к тысячам человек для обсуждения способов нанесения ударов продажным олдерменам. – Думаю, мы загоним мистера Каупервуда в угол. Он ничего не сможет поделать в течение двух недель, когда его постановление поступит на рассмотрение совета, а тем временем мы организуем комитет бдительности, окружные собрания, марши, митинги. Нам нужен большой митинг в центре города вечером в воскресенье накануне финального обсуждения законопроекта. Мы хотим устроить многолюдные митинги в каждом округе. Скажу вам, джентльмены: хотя я полагаю, что в городском совете достаточно честных народных избранников, чтобы помешать шайке Каупервуда преодолеть мое вето, я не думаю, что дело должно зайти так далеко. Невозможно предугадать, на что решатся эти негодяи, как только увидят наличные деньги от двадцати до тридцати тысяч долларов. Большинство из них, даже если им везло, за всю свою жизнь не видели и половины таких денег. Они не надеются на повторное избрание в городской совет Чикаго. Одного раза для них достаточно. Слишком много других ожидают своей очереди, чтобы сунуть нос в кормушку. Отправляйтесь в свои округа и организуйте митинги. х. Не позволяйте вашим олдерменам уклоняться от ответственности. Угрожайте им не на шутку. Мягкость или доброта не проходят с такими типами. Угрожайте. Убедитесь, что он сдержал свое слово. Я против самочинных мер, но что еще можно поделать? Враги уже сейчас вооружены и готовы к действию. Они лишь выжидают момента. Не позволяйте им сделать это. Будьте наготове. Боритесь. Я ваш мэр и готов сделать все, что от меня зависит, но я стою в одиночестве со своим жалким правом на вето. Если вы поможете мне, я помогу вам. Если вы будете сражаться за меня, я буду сражаться за вас.

Теперь взгляните на неловкое положение, в котором оказался мистер Пински в 21.00 на следующий вечер после внесения постановления о законопроекте, когда он оказался в избирательном клубе демократической партии своего четырнадцатого городского округа. Толстяк с отвисшими щеками, в черном сюртуке и шляпе, обтянутой шелком, мистер Пински столкнулся с градом вопросов. Он явился сюда из-за угроз призвать его к ответу за предполагаемые злодеяния. Теперь собравшимся было совершенно ясно, что почти олдермены преступники и коррупционеры, поэтому межпартийные склоки были практически забыты. Сейчас не было ни республиканцев, ни демократов – только сторонники и противники Каупервуда, но противников было гораздо больше. К несчастью, мистер Пински был упомянут в газетах как один из тех народных избранников, к которым у избирателей накопилось много вопросов. Еврей, он родился и вырос в четырнадцатом округе, говорил без акцента как настоящий американец. Хитроумный, изворотливый, дружелюбный. Но сейчас он сильно нервничал, был раздосадован и озадачен, ибо оказался здесь вопреки своей воле. Его маслянистые глазки в последнее время сосредоточились на необыкновенно щедрой сумме в тридцать тысяч долларов, но эта агитация на местах грозила лишить его почти неотчуждаемого права на указанную сумму. Его нелегкое испытание происходило в просторном помещении с низким потолком, освещенном пятью сдвоенными газовыми рожками простой конструкции и украшенном плакатами спортивных состязаний, азартных игр, лотерейных розыгрышей и рекламой «Ассоциации развлечений и досуга Саймона Пински», в беспорядке расклеенных на давно не беленых стенах. Он стоял на низкой сцене в задней части зала, окруженный десятком более или менее надежных соратников и поверенных. Все они были в черных сюртуках или воскресных костюмах; все были хмурыми, нервными, с раскрасневшимися лицами, и все они опасались неприятностей. Мистер Пински на всякий случай пришел вооруженным. Речь мэра, в которой упоминалось о ружьях, веревках, барабанном бое, воинственных маршах и тому подобных вещах, получила широчайшую известность, и горожане были исполнены рвения устроить в Чикаго веселые выходные, где убийство одного-другого олдермена могло стать настоящим украшением праздника.

– Эй, Пински, – вопит кто-то из небольшой толпы незнакомых недружелюбных лиц. Это не митинг сторонников Пински, а пестрое сборище раздраженных горожан, намеренных хотя бы один раз настоять на принципе неподкупности народных избранников. Здесь есть даже женщины, местные прихожанки, несколько поборниц эмансипации и активисток из женского общества трезвости, учиняющих погромы в барах. Мистер Пински явился не по своей воле, ему угрожали расправой, если он не придет, в его собственном доме.

– Эй, Пински! Старый взяточник! Сколько ты надеешься заработать на транспортных концессиях? (Этот голос звучит из задних рядов.)

Мистер Пински дергается в сторону, как будто его ущипнули за шею:

– Человек, который называет меня взяточником – лжец! Я никогда в жизни не взял ни одного грязного доллара, и все избиратели четырнадцатого округа знают об этом.

Пятьсот человек, нестройным хором:

– Ха! Ха! Ха! Пински не брал ни доллара! Хо! Хо! Хо! Расскажи кому еще!

Мистер Пинки встает с раскрасневшимся лицом:

– Это правда! Почему я должен отчитываться перед толпой бездельников, которые пришли сюда, потому что газеты подстрекают оскорблять меня? Я работаю олдерменом уже шесть лет. Меня все знают.

Голос из толпы:

– Ты назвал нас бездельниками. Сам ты мошенник!

Другой голос, ссылаясь на заявление Пински о его известности:

– Все знают, не сомневайся!

Третий голос принадлежит маленькому костлявому водопроводчику в рабочей спецовке:

– Эй ты, старый взяточник! Как ты собираешься голосовать? За концессию или против нее? За или против?

Четвертый голос клерка из страховой компании:

– Да, за или против?

Мистер Пински снова встает, поскольку, нервничая, он то встает, то порывается встать, а потом садится обратно:

– У меня есть право на самостоятельное решение, верно? У меня есть право все обдумать. Что я за олдермен, если голосую бездумно? Конституция…

Республиканец, противник Пински, молодой клерк из юридической фирмы:

– К черту конституцию! Довольно красивых слов, Пински. Как вы собираетесь голосовать? За или против? Да или нет?

Голос из зала, это каменщик, противник Пински:

– Он не посмеет ответить. Готов поспорить, деньги этого ублюдка уже лежат у него в кармане.

Голос сзади, один из приспешников Пински, мощный ирландец с бойцовскими бицепсами:

– Не позволяй им запугать тебя, Саймон. Стой на своем. Мы здесь и не дадим тебя в обиду.

Пински, снова поднимаясь на ноги:

– Это просто возмутительно! Разве мне не позволено говорить то, что я думаю? У каждого вопроса есть две стороны. Я считаю, что бы газетчики ни говорили о Каупервуде…