Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Ему было жаль ее, и он старался говорить с ней поласковей. Глядя на нее, он думал, что ведь Беренис, в сущности, относится к ней без всякого предубеждения, так почему бы ему не поддержать видимость примирения с Эйлин и не повезти ее за границу? Конечно, не обязательно, чтобы она ехала с ним, но примерно в это же время – так, чтобы создалось впечатление, что его супружеская жизнь течет вполне благополучно. Ну пусть даже она поедет с ним на одном пароходе – может быть, к тому времени удастся заполучить этого Толлифера или еще кого-нибудь и в какой-то мере сбыть ее с рук. И пожалуй, было бы даже желательно, чтобы этот человек, который возьмется развлекать ее, был при ней не только здесь, но и последовал за ней за границу, чтобы она там не мешала ему с Беренис.

– А что ты сегодня думаешь делать вечером? – любезно осведомился он.

– Ничего особенного, – холодно ответила она, чувствуя по его вкрадчивому тону, что он чего-то от нее домогается, но чего именно, она не могла догадаться. – А ты что, думаешь здесь пожить некоторое время?

– Да, поживу немного. Во всяком случае, буду наезжать. У меня появились кое-какие планы. Может быть, мне придется ненадолго съездить за границу, я вот и хотел с тобой об этом поговорить. – Он замолчал, не зная, как продолжать разговор. Все было так сложно и трудно. – И потом, я попросил бы тебя помочь мне принять кое-кого, пока я здесь. Ты ничего не имеешь против?

– Нет, – коротко отвечала она, чувствуя, что все это не имеет никакого отношения к ней лично. Мысли его где-то далеко, он вовсе не думает о ней даже сейчас, после того как они столько времени не виделись. И вдруг ее охватила страшная усталость: что толку говорить с ним, упрекать его.

– Не пойти ли нам сегодня вечером в оперу? – предложил он.

– Ну что ж. Если ты хочешь… – Как бы то ни было, а все-таки это утешение, что вот он, хоть и ненадолго, здесь, с нею.

– Конечно, хочу… И именно с тобой! – отвечал он. – В конце концов, ведь ты моя жена. И ты здесь хозяйка. И как бы ты сейчас ко мне ни относилась, мы должны держать себя так, чтобы люди думали, что у нас все благополучно. Повредить это никому из нас не повредит, а помочь может обоим. Видишь ли, Эйлин, – дружески продолжал он, – после всех этих историй в Чикаго мне теперь остается одно из двух: либо бросить все дела в наших краях и удалиться на покой, что мне, по правде сказать, вовсе не улыбается, либо попробовать заняться чем-то совсем в другом роде и где-нибудь подальше отсюда. Мне, знаешь, что-то совсем не хочется умирать заживо.

– Это ты-то – умирать заживо? – иронически глядя на него, воскликнула Эйлин. – Действительно, похоже на тебя! По-моему, ты любого мертвеца не только на ноги поставишь, но он у тебя еще побежит вскачь.

Каупервуд улыбнулся.

– Ну, так или иначе, – продолжал он, – пока я слышал лишь о двух более или менее интересных возможностях: это предполагаемая постройка метрополитена в Париже, что меня не очень привлекает, и затем… – Тут он умолк и задумался, а Эйлин внимательно смотрела на него и глазам своим не верила: неужели это был не сон. – И нечто в этом же роде в Лондоне… Так вот я и думаю: хорошо бы туда поехать и посмотреть на месте, как у них там обстоит дело с подземкой.

Не успел он договорить, как Эйлин, сама не зная почему, – может быть, тут было нечто вроде телепатии или гипноза, – внезапно оживилась и просияла, словно почувствовав что-то неожиданно интересное для себя.

– А что! – сказала она. – Мне кажется, это довольно заманчивая перспектива. Но если ты действительно собираешься заняться новым делом, надеюсь, на этот раз ты постараешься оградить себя заранее от всяких неприятностей и скандалов. А то ведь, за что бы ты ни взялся, сейчас же впутываешься в какую-нибудь ужасную историю – то ли ты сам их устраиваешь, то ли они возникают сами собой.

– Н-да, – продолжал Каупервуд, не обращая внимания на ее последние слова, – так вот, я думаю, если мне ничего более заманчивого не подвернется, я, пожалуй, попробую прощупать почву в Лондоне. Одно только неприятно: я слышал, что англичане очень недоброжелательно относятся ко всяким американским предприятиям. А если это так, то вряд ли мне удастся там зацепиться, особенно после этого дурацкого скандала в Чикаго.

– Ну! Чикаго! – пренебрежительно воскликнула Эйлин, сразу готовая встать на защиту Каупервуда. – Стоит на это обращать внимание! Да всякий здравомыслящий человек прекрасно знает, что эти чикагские дельцы сущие шакалы, готовые разорвать кого угодно. По-моему, Лондон – самое подходящее место, если ты действительно думаешь взяться за что-то новое. Только ты непременно должен обо всем договориться заранее, чтобы не было потом таких неожиданностей, как с этой концессией в Чикаго. Мне всегда казалось, Фрэнк, – продолжала Эйлин, решившись высказаться откровенно (не для того, чтобы подольститься к нему, а потому, что ее долголетняя жизнь с ним давала ей на это право), – что ты чересчур пренебрегаешь мнением других людей. Кто бы они ни были – неважно, – для тебя они просто не существуют! Вот отсюда и возникают все распри, и они у тебя всегда будут, если ты не пересилишь себя и не будешь повнимательнее к людям. Конечно, я не знаю, какие у тебя там планы, но я уверена, что, если ты сейчас возьмешься за новое дело и будешь хоть немного считаться с людьми, тебе с твоей изобретательностью, твоим умением убедить всякого, когда ты захочешь, нечего бояться никаких препятствий, ты можешь горы свернуть. – И она замолчала, выжидая, что он ей ответит.

– Очень признателен тебе, – промолвил он. – Может быть, ты и права. Не знаю. Во всяком случае, я всерьез подумываю об этой лондонской подземке.

Эйлин, чувствуя, что он уже, несомненно, что-то решил, заговорила снова:

– Конечно, что касается наших с тобой отношений, я прекрасно вижу, что я тебе совершенно не нужна и не буду нужна, это дело конченое. Это я теперь поняла. Но я знаю и чувствую, что я все-таки что-то значила в твоей жизни, и хотя бы из-за одного этого – вспомнить только, что мне пришлось перенести с тобой в Филадельфии и в Чикаго! – ты не можешь так просто выкинуть меня, как ненужную рухлядь. Это было бы слишком несправедливо! И вряд ли ты от этого что-нибудь выиграл бы. Я всегда считала и считаю, что хотя бы для виду ты должен относиться ко мне прилично. Неужели ты не можешь оказывать мне хоть немножко внимания и не оставлять меня здесь в полном одиночестве? Подумать только: неделю за неделей, месяц за месяцем совершенно одна, а от тебя – ни слова, ни одного письма…

И тут он опять – в который раз – увидел, как глаза ее наливаются слезами и она, задыхаясь, стискивает губы, стараясь подавить рыдания. Она отвернулась, не в силах больше говорить. И в ту же минуту Каупервуд понял: Эйлин готова пойти на уступки, а это как раз то, о чем он мечтал с тех пор, как к нему пришла Беренис. Да, несомненно, Эйлин сдается, но на каких условиях с ней можно будет сговориться, это он еще не совсем ясно себе представлял.