Пак Мингю - Коврижка

А так почти всегда оно и было. Я усвоил хитрость, что свою зубную пасту, щетку, мыло и полотенце надо носить с собой, а после того, как одним утром намучался из-за кончившейся туалетной бумаги, стал уделять самое пристальное внимание тому, чтобы она никогда не заканчивалась; я овладел техникой развешивания белья, чтобы мое не смешивалось с чужим; научился есть давнишний рис; разузнал, где находится ближайший телефон-автомат и где продаются самые вкусные салаты и закуски.

В моем учебном быту тоже произошли большие перемены. Я, чтобы получить стипендию, учился с истинным прилежанием, хватался за любые подработки, а один раз от куратора группы даже услышал следующее: «Тебя не видно, не слышно», от ассистента кафедры я услышал: «Ты похож на младостарца», а от девочки на курс младше меня я услышал: «У тебя грациозная походка». Вполне возможно, что…

Так оно и было. Я кивал головой. Между тем наступило раннее лето. Свежий ветер больше не дул, а моя жизнь перестала быть праздной. Дзинь-дзинь-дзинь — затрещали цикады. ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ — лишь цикадам позволялось надсаживать горло.

Прошло время, и я познакомился с обитателями косивона. Однако даже столкнувшись нос к носу, мы, не приведи Господь, не беседовали и даже не жали друг другу руки — все ограничивалось мимолетным приветственным взглядом. Большинство постояльцев — этот факт я осознал, конечно, позже — стеснялось своего положения. Именно по этой причине здесь и повелось по возможности избегать друг друга.

Исключение составляли женщины. Они излучали позитив. В туалетной комнате, совмещенной с умывальником, они горделиво делали свои дела даже в присутствии мужчин, ходили друг к другу в гости, шептались, приятельски беседовали, вместе ходили за покупками, собирались в тесной надстройке, дружно и весело ели за одним столом и даже смеялись. Представляете, они смеялись! Однажды у меня чуть не вырвался изумленный крик, когда, поднявшись на крышу покурить, я услышал их смех. В таком месте СМЕЯТЬСЯ — настолько это было неслыханно.

Слушая, как смеются девушки, которые наверняка батрачили в барах и столовках, я подумал, что именно на женщинах держится наш мир. Его здоровье — это женщины. Действительно, сугубо мужской мир… его даже представить стыдно. Царство стыда… Там даже не осмелились бы взглянуть друг другу в глаза. Дзинь-дзинь-дзинь — я снова услышал, как надрывают горло цикады.

Единственным мужчиной в косивоне, который не стыдился себя, был прокурор Ким. Он всегда был полон достоинства, не расшаркивался ни перед кем и в любом деле проявлял кипучее рвение. В шесть часов утра и в девять вечера он непременно поднимался на крышу и на террасе делал зарядку, а в обеденное время, кто бы ни сидел за столом, он с достоинством расставлял свои салатики и закуски. Как бы это сказать? Его достоинство конфузило всех нас.

Взять хотя бы зарядку: даже в присутствии женщин он делал глубокие наклоны, выпячивая свой зад, или же перекатывался с ноги на ногу, потрясывая ягодицами, и все эти движения он совершал с кипучим рвением. На его месте я бы, наверное, не решился даже на дыхательную гимнастику. А как он умывался? Естественно, невзирая ни на чье присутствие, он — фу-фа-фу-фа — громогласно пыхтел, растирал лицо и шею до красноты, а потом — ху-хын — смачно высмаркивался и, хлестким движением сшибая соплю в раковину, подводил конец водным процедурам. Я бы на его месте…

Даже нет слов…

Вот такой личностью был прокурор Ким. Его тылы были крепки гордостью выпускника юридического института и исключительным обращением со стороны распорядительницы косивона. И как самый старший постоялец, он, конечно, при всякой необходимости обращался к большинству из нас на «ты» и приказным тоном. Угрюмые мужчины, само собой, — но даже смеющиеся и весело щебечущие девушки! — хором смолкали, когда на террасу поднимался прокурор Ким. По крайней мере, здесь…

Он был полноценным прокурором.

При каждой встрече с ним я постоянно расшаркивался. Чаще всего мы пересекались на крыше: на террасе или за обеденным столом, — а однажды я встретил его в пивной, где подрабатывал официантом. Поклонившись, я удивился; приняв мой поклон, он необычайно покраснел лицом. Не берусь утверждать, но у него была такая мина, словно посторонний человек уличил его в чем-то неприглядном. «Одно пиво за пятьсот!» Он был так одинок и уныл за кружкой пива без всякой закуски, что я пошел к шеф-повару и выпросил у него сушеного кальмара. Как раз не было ни посетителей, ни хозяина. «Что это?»

— Это за счет заведения.

Он бросил в мою сторону пренебрежительный кивок. Воспользовавшись этим предлогом, я уселся напротив и, отщипывая щупальца кальмара, завел чистосердечный разговор. Естественно, у меня была причина. Первым делом я во всех подробностях поведал о крахе моей семьи, а потом засыпал прокурора Кима вопросами, которые заставляли меня все время грустить и печалиться: «Я слышал, что если я или мой старший брат устроимся на работу, то нашу зарплату арестуют. Это верно, что ПО ЗАКОНУ мы должны выплачивать долги отца? Неужели ПО ЗАКОНУ мы обязаны? Разве нам не должны предоставить возможность жить? Неужели ПО ЗАКОНУ мы должны выплачивать долги до самой смерти?» Нехотя выслушав мой скулеж, прокурор Ким изрек лаконичный ответ:

— Долги надо отдавать.

Когда затылок борова скрылся за вершиной холма, меня обдало горячей струей воздуха. Угораздило же меня курить под вентиляционным отверстием охлаждающей системы. Мир по-прежнему был погружен в тишину, а вишневые деревья там, вдали, у подъезда со стороны холма, стояли без малейшего движения. Да уж, таков был прокурор Ким, который постучал в мою дверь в первую ночь в косивоне. Честно…

Нет слов…

Такую надпись на стене туалета я обнаружил в сентябре, где-то в районе праздника Чхусок. Это была очень старая, уже успевшая потускнеть надпись. В неприметном уголку бисерным почерком черной ручкой было нацарапано: «ВСЕ ЛЮДИ ЖИВУТ В ЧУЛАНЕ», а «ПОНЕСЛО» кто-то дописал в ответ синим фломастером. Меня тоже…

Понесло.

По всей видимости, автор этого граффити изрядно пофилософствовал здесь. В другом углу этим же почерком была выведена фраза: «ЖИТЬ ГОРАЗДО ТРУДНЕЕ, ЧЕМ ВЫДЕРЖАТЬ ЭКЗАМЕН НА ЧИН». Буквы были такие же мелкие и почти стерлись за давностью.

Может, и так, — подумал я. Тогдашний я в разных отношениях устал. Я выстрадал себе стипендию, но непосильные подработки и стресс ТИШИНЫ, хотел я того или нет, телесно и духовно надорвали меня. Постоянно спать в таком месте?! Ну чем я не курица?! — лезли в мою голову мысли, как только я открывал утром глаза. В той маленькой комнатушке-чулане ничего нельзя было делать. Фактически я там только спал.