Людмила Уварова - В каждую субботу, вечером

Она покорно взглянула на него.

Он ворчливо заметил:

— Чайник уже вскипел. Хочешь, я поджарю яичницу?

— Нет, не хочу. Ты все равно не сделаешь так, как надо.

Асмик метнулась на кухню.

Володя вздохнул:

— Неисправима!

Асмик снова вошла в комнату.

Он пристально смотрел на нее, хмурясь и покусывая губы.

— Почему ты такой сердитый?

Он подошел к ней, повернул за плечи и подвел к зеркалу.

— Взгляни сама и реши, на что ты похожа?

Асмик посмотрела в зеркало, но не нашла ничего такого, что могло бы резать глаз. Даже сама себе понравилась. Старания Эммы Сигизмундовны не прошли даром.

— Платье голубое, — продолжал Володя. — Кофта желтая, бусы красные. Петрушка!

— Ну-ну, — пробормотала Асмик. — Что-что, а за бусы я спокойна. Красный коралл, страшно редкий…

Туся засмеялась. Без тени злорадства, но с некоторой долей насмешки.

— Чудак-человек, эти бусы в любом ювелирном, от силы пять рублей за нитку!

Володя сказал через плечо:

— Такой безвкусной бабы я еще отродясь не видел! Хоть бы вы, Туся, поучили ее, как надо одеваться. Погляди, ведь Туся одета очень просто, а все на месте!

«Если бы меня кто-нибудь так ругал, — вдруг подумала Туся. — Вот так, с раздражением, со злостью, с сердцем! Боже мой, она ведь ничего этого не понимает. Вот он хвалит меня, а ведь это так, походя, словно по забору рукой, и пошел дальше…»

Асмик разозлилась. Щеки ее стали пунцовыми.

— Если тебе не нравится, не гляди на меня. Я не картина!

Володя обеими руками обнял ее голову, приблизил свое лицо к ее сердитым, блестящим глазам.

— Дурак мой черный, — сказал нежно. — Просто-напросто дурак, и все тут!

Туся поднялась с места:

— Я пойду. У меня еще дел много…

Асмик вышла проводить ее в коридор. Сказала шепотом:

— Он, конечно, нельзя сказать, чтобы очень хорошо был воспитан…

— Он прав, — ответила Туся. — Ты и вправду дурак.

— Почему это я дурак? — обиделась Асмик.

Туся взяла сигарету из пачки, потом вынула коробку спичек, чиркнула спичкой, но огонь не загорелся.

— Почему это у меня так получается? — в свою очередь спросила она. — Из всех спичек в коробке я вытащу именно одну, горелую?

— А может быть, они все горелые? — предположила Асмик.

Туся пристально посмотрела на нее.

— Ты самый умный дурак, которого я когда-либо знала!

— Неужели? — спросила Асмик.

— Да, самый умный. И мы тебя все любим. Только, наверно, он еще больше, чем я.

— Ты так думаешь?

— Уверена!

— Вероятней всего, илеус, — сказал профессор Ладыженский.

Пальцы его быстро ощупали живот девочки. Девочка была без сознания. Темная, коротко стриженная челка открывала круглый лоб, блестевший от пота. Пульс прощупывался с трудом.

— Немедленно, — сказал профессор и кивнул Асмик.

— Хорошо, — ответила Асмик.

Только что, перед тем как войти в кабинет профессора, она видела мать девочки. Мать была худенькая, рыжеволосая, глаза сумасшедшие. Больно сжала руку Асмик.

— Доктор! Что же это такое?!

— Сейчас все скажу…

Асмик вышла из кабинета.

— Будем оперировать.

Мать сжала обеими руками горло, как бы пытаясь заглушить готовый вырваться крик.

— Вы?

— Я! — сказала Асмик. — У нее, очевидно, заворот кишок.

Случай был серьезный, что тут скажешь? Взяла в свои руки неожиданно тяжелую ладонь женщины.

— Успокойтесь, прошу вас. Может быть, все будет хорошо…

Женщина молчала, смотрела на нее. Немигающие, странно пустые глаза…

Операция продолжалась больше часа. Профессор не ошибся — заворот кишок, кишечник омертвел, и уже ничего нельзя было сделать.

Однако Асмик все еще надеялась на что-то, может быть на чудо. Она стояла над распростертым, почти безжизненным телом девочки; капли пота медленно стекали, щипали глаза, то и дело сестра марлей вытирала ей пот, а он снова стекал на глаза.

Внезапно ее ассистент Ляля Шутова тихонько вскрикнула. Асмик перевела на нее глаза — Ляля с испугом смотрела на нее. Асмик остановилась, медленно стянула с себя маску, палец за пальцем стащила перчатки. Все. Конец.

— Боже мой, — сказала Ляля, всхлипывая и морщась. — Боже мой, зачем это все?

— Замолчи, — угрюмо бросила Асмик.

Она стояла возле умывальника, мыла руки, ладони, пальцы. Потом остановилась. К чему мыть? Хватит. Операция кончилась…

Тогда она вспомнила о матери девочки. Наверно, стоит там же, где стояла, или ходит по коридору, и глаза у нее такие, что глядеть страшно. Что сказать ей? Какие слова найти? Как вымолвить такое?

Она подозвала к себе Лялю.

— Вот что, может быть, пойдем вместе, там ее мать…

Ляля затрясла кудряшками.

— Нет, нет, ни за что! Я не могу видеть, это уже слишком.

— Хорошо, — сказала Асмик. — Я скажу сама.

Коридор был очень длинный, Асмик казалось, он никогда еще не был таким длинным. В конце коридора стояла мать. Асмик подошла к ней. Мать смотрела на врача, и лицо у нее было каменным, ни одна черточка не дрогнула.

Асмик стояла неподвижно. Молча, не находя ни одного слова, словно все слова, какие есть на земле, разом, в один миг забыты навсегда.

Кто-то подошел к Асмик. Она чуть повернула голову. Володя.

— Пойдемте, — сказал Володя, он взял Асмик под руку, другой рукой обнял мать. — Не надо стоять здесь…

Голос его звучал очень мягко. Асмик никогда не слышала, чтобы он говорил так.

— Иди родная, — сказал он ей. — Я буду. Я все время буду здесь. А ты иди…

Глаза его смотрели на нее умоляюще. Он обнял женщину, стал медленно спускаться вместе с ней по лестнице вниз. Асмик стояла и смотрела им вслед.

Ей стало легче. Пусть самую чуточку, самую каплю, и все-таки легче.

В воскресенье Володя заявил:

— Я взял в месткоме две путевки в однодневный дом отдыха.

— С ума сошел, — сказала Асмик, — посмотри, какая погода!

За окном было сыро, не то дождь, не то снег. Под ногами серая каша. Начало декабря, а настоящей зимы и в помине нет.

— Тебе надо отдохнуть, — упрямо сказал Володя. — Надень резиновые боты, мы с тобой походим по лесу, подышим настоящим воздухом, а не бензином. Вот увидишь, как отойдешь, сразу же…

— Сумасшедший, — повторила Асмик и вытащила из-под тахты чемодан, в котором хранились резиновые боты.

В электричке было мало народу. За окном вагона мелькали мокрые крыши дач. Дачи стояли угрюмые, разом потеряв свой летний, праздничный вид.

— Смотри, какие дома, они словно обиделись на кого-то, — сказал Володя.

— Да, — односложно ответила Асмик.

Она изменилась за эти дни. Возле глаз пролегли морщинки, у губ появилась складочка.

Не спала ночами, все время вспоминала об одном и том же, о том, что случилось в операционной.

Девочке было неполных одиннадцать лет. Тело у нее было золотистое, загорелое еще с лета. Под левой ключицей — родинка. Около паха — заживший розовый шрам. Должно быть, поцарапалась обо что-нибудь или на гвоздь напоролась.