Людмила Уварова - Теперь или никогда!

— Даю последний срок. Чтобы через три дня со всеми партизанскими диверсиями было покончено!

Проходил день, еще день, и опять новая диверсия народных мстителей нарушала покой гитлеровских заправил, и снова солдаты хватали невинных людей, подвергали их пыткам, истязаниям, бросали в тюрьму и расстреливали без всякого суда.

Однако карательная экспедиция в близниковский лес окончилась неудачей. Гитлеровцы «прочесали» лес от опушки до опушки, но не нашли нигде и следа лесных жителей.

Партизаны, предупрежденные подпольщиками, вовремя успели сменить свое жилье и перебрались в другой лес.

Петру Петровичу, Кате, Алле Степановне и, разумеется, Мите пришлось соблюдать еще большую осторожность. Теперь уж ни Вася, ни Осипов не встречались с Петром Петровичем. Так получилось, что самым полезным для всех оказался мальчик, обыкновенный мальчик Митя Воронцов.

Вначале, когда Петру Петровичу пришлось сознаться Васе в том, что Митя случайно узнал о связи с партизанами, Вася был явно недоволен. Но потом познакомился с Митей, поговорил с ним, примирился.

Мальчик умный, яростно ненавидит оккупантов; если надо будет, можно время от времени поручать ему самые несложные дела.

И Митя выполнял все, что ему поручали, настолько безукоризненно, что хмурый, малоразговорчивый Вася даже похвалил его.

Теперь через Митю они поддерживали связь с Васей, передавали ему нужные сведения.

Митя пробегал по улице, встретившись с Васей, шел за ним и, улучив момент, передавал ему то, что было нужно. А вскоре и Вася начал передавать Мите листовки, отпечатанные на стеклографе, переписанные от руки сводки Совинформбюро.

И фашисты, заполонившие улицы города, останавливавшие почти каждого проходившего человека, не обращали никакого внимания на худенького русоволосого мальчишку, беспечно пробегавшего по улицам города, не подозревая о том, что за пазухой у мальчишки листовки и сводки Совинформбюро, которые в этот же день будут наклеены на стены домов, разбросаны по улицам, по аллеям городского сада, а иной гитлеровец находил такую листовку порой… в собственном кармане.

Но материнскому сердцу не прикажешь. Часто ночью, когда Митя спал, Катя подходила к его постели, вглядываясь в безмятежное, особенно кроткое, затихшее во сне лицо сына…

Случалось, Митя открывал глаза.

— Что с тобой, мама? Почему не спишь?

Слезы закипали в ее глазах. Она прижимала к себе голову мальчика.

— Митя, родной, если с тобой что приключится…

— Да ничего со мной не будет, что ты, мама!

Он засыпал снова. Ресницы бросали тень на смуглые, обветренные мальчишеские щеки.

Он спал, а она долго сидела без сна, мучительно вглядываясь в его лицо. И жестокая, давящая, все время коловшая мысль не давала покоя:

«Что-то будет? Убережет ли она сына? Вдруг нет? Что тогда?»

Как часто хотелось ей поделиться своей тревогой с Соней, верной и ласковой подругой. Как часто слова почти уже рвались с ее губ.

Ведь недаром же говорят: горе, разделенное с другом, — полгоря.

Но Вася строго-настрого приказал ей ни с кем никогда не делиться. Ни одним словом.

— Без самодеятельности, — сказал он ей однажды, и Катя не решалась ослушаться его.

Ей было немного совестно перед Соней. Они знали одна другую с давних пор. У Сони не было от Кати секретов. Вся ее нехитрая жизнь была как на ладони. И Кате хотелось в свою очередь поделиться с подругой, рассказать ей обо всем, поведать о постоянной, съедавшей ее тревоге за сына, но в то же время она не хотела ослушаться приказания Васи.

Но однажды пришлось все-таки поделиться с Соней.

Группа партизан напала на машину военного коменданта. Коменданту удалось спастись, в перестрелке были убиты лишь адъютант и гестаповец — охранник коменданта.

Однако два партизана были тяжело ранены. Товарищи подобрали их и укрыли в развалинах «замка» на окраине города.

Вася встретился с Митей на улице и велел ему передать матери, чтобы та достала лекарства, медикаменты, бинты, йод, вату и, разумеется, еду.

Что было делать? Еду Катя могла достать, это было для нее не очень сложно. А как быть с лекарствами? Где раздобыть их?

Она улучила свободную минутку в ресторане, рассказала обо всем Алле Степановне.

— Как быть?

У Аллы Степановны задрожали губы. Сразу же подумала о муже. Не он ли? А вдруг и в самом деле он?

Потом она собралась с духом.

— Надо что-то решить.

— Что? — спросила Катя. — Посоветуйте, что делать…

Они стояли и беседовали в небольшой комнате-подсобке, в которой отдыхали официантки и кухонные работники.

В этот миг к ним подошла Соня.

— Устала, — сказала она, опустившись на стул. — Сил нет… — Вытянула вперед руки. — Нынче досталось мне: раз пятьдесят туда и обратно, и всё тяжелые подносы, с бутылками, с блюдами. Надоело до черта!

— Такая у нас работа, — сказала Катя.

Соня молча кивнула.

В дверях выросла осанистая фигура метрдотеля.

— Девушки, на работу, на работу! — строго воскликнул он.

Соня и Катя вскочили.

— Чтоб ты пропал, гитлеровская образина! — шепнула Соня Кате…

Как и обычно, ночью, когда ресторан закрыли, обе они возвращались домой.

Ночные улицы казались притихшими, как бы настороженно прислушивающимися к чему-то, слышному только им. В облачном небе светила луна.

— Тебе снятся сны? — спросила вдруг Соня Катю.

— Иногда, не часто.

— А мне каждую ночь, какой бы усталой ни легла. И знаешь, что снится? Как будто бы никакой войны нет, все хорошо, все мирно и я работаю в больнице. И главный врач мне говорит: «Сегодня ваше дежурство…»

Соня замолчала, потом заговорила снова:

— Кажется, все бы отдала, лишь бы опять очутиться в своей больнице, увидеть больных, наших, советских, и чтобы ни одного фашиста, и чтобы все говорили только по-русски!

Катя искоса глянула на нее. Лицо Сони казалось мраморным в бледном свете луны, глаза возбужденно блестели.

— У тебя есть какие-нибудь лекарства? — вдруг спросила Катя.

— Лекарства? — удивилась Соня. — А что тебе нужно? Или заболела чем-нибудь?

— Нет, я вообще спрашиваю.

— Вообще? Могу достать. Наша больница, как ты знаешь, теперь немецкий госпиталь. Но я там кое-кого знаю. А что?

Катя молчала. Сказать или нет? Сказать или не надо?

Теперь уже Соня пристально, настойчиво вглядывалась в ее лицо.

— Катюша, миленькая, скажи, почему это тебя интересует? Что случилось?

Позднее, вспоминая об этом разговоре, Катя еще и еще раз признавалась самой себе: правильно сделала, что сказала Соне. Нет, неправ был Вася, который никому не верил, который подозревал всех и каждого. Не прав. Так жить нельзя. Если дружишь с человеком не день и не два, если вся его жизнь проходит на твоих глазах, как же не довериться? Как же таиться и молчать?