Миклош Залка - Осада

Еще летом до Балинта дошли слухи о приказе, согласно которому за пленных выплачивается вознаграждение. Тогда он думал, что это очередная солдатская байка: один выдумал на досуге, что, мол, недурно было бы, сказал другому, а тот и поверил. Целую неделю он пробыл на складе боеприпасов и второй раз услышал об этом, когда возвратился в часть. Правда, с тех пор им не попадался ни один пленный. А сейчас, когда он подсчитал, у него просто дух захватило от удивления: четыреста двадцать пенгё отвалил командир роты взводу; это по пятьдесят два пенгё и пятьдесят филлеров на брата выпадало. «Если взять заработок поденщика по полтора пенгё в день…» От одной этой мысли ему стало плохо, прямо-таки закружилась голова. Когда командир закончил говорить и распустил строй, Балинт подошел к тем восьми солдатам. Они как раз делили деньги. А он смотрел на них, и горло его сжималось, как будто его кто душил. Кто-то из солдат предложил сброситься по двадцатке и вечером сходить на хутор и погулять: там можно купить хорошее недорогое вино, да и девочек можно будет пригласить.

Так они и сделали.

Балинт стоял у дежурного пулемета, но в ту ночь русские не предпринимали ни атаки, ни даже вылазки, не было и проверяющего. Лишь заунывно дул ветер, принося издалека обрывки какой-то пьяной песни. Балинт чуть было не разревелся: «Такую уйму денег промотать за один вечер…»

На передовой царила тишина. Балинт посмотрел в темноту и ничего не увидел. «По двадцать с носа — это сто шестьдесят. Сто шестьдесят от четырехсот двадцати — остается двести шестьдесят… Бог ты мой, двести шестьдесят…» Он шумно вздохнул.

О том, сколько нужно было работать за такую сумму, он даже и думать не хотел. А сколько можно было купить на эту сумму: одежду и обувь для жены и для себя, и еще хватило бы на хорошую свинью. Ребенку пока ничего не нужно: мал еще, когда подрастет. Но камышовую крышу на доме он все же заменил бы, она до того стара, что и чинить-то нельзя. «Двести шестьдесят пенгё…»

Неплохо было бы закурить, разогнать тоску-печаль табачным дымом, да не посмел. Русский снайпер сразу пальнет на светлую точку. Он следит даже, если сидит тихо. Но закурить и затянуться дымком очень хотелось, тем более что в кармане лежали сигареты «Комис». Их выдавали по десять штук на день. Балинт всегда их делил на две части: восемь на курево, а две — в запас на всякий непредвиденный случай. У него всегда были сигареты, никогда ни у кого не «стрелял». Он презирал всех попрошаек и ни разу не пожалел ни одного из них. Балинт внимательно следил за нейтральной полосой. Вокруг по-прежнему стояла тишина, лишь иногда издалека доносились обрывки какой-то несли.

«Дремлют русские… если песни не слушают, то, может быть, и на огонек сигареты не обратят внимания». Балинт достал сигарету, сунул ее в рот, потом отыскал в кармане зажигалку, открутив колпачок, присел на дно окопа, накинул полу шинели на голову, прикрыл ладонью зажигалку и только тогда принялся высекать искру, а когда табак замялся жаром, сразу же задул пламя. Спрятав в кулак сигарету, он встал.

Дувший по полю ветер подхватывал клубящийся из его рта табачный дым и уносил его прочь. Из-под облаков нет-нет да и проглядывали звезды. Балинт опустил зажигалку в карман. В душе он считал себя бесконечно невезучим. За всю войну приобрел только эту медную зажигалку с большим зубчатым колесиком. И больше ничего. А ведь мог бы, да душа не позволила. За три года он не послал домой ни одной посылки с трофейными вещами. Тяжело вздохнув, он пришел к выводу: «У бога немного найдется таких ослов, как я». И в конце концов правы оказались его товарищи, которые еще на Украине открыто говорили ему об этом. Прав был тот, кто не растерялся и больше всех награбастал.

«Двести шестьдесят пенгё».

Наклонясь к брустверу, он потягивал сигарету. Вдруг Балинт поднял голову и прислушался к шуму ветра. «Черт бы его побрал…» Справа от него, метрах в двадцати, высились два тополя. Шумели их ветки. «Нужно было бы их вырубить», — подумал Балинт.

Однако к шуму ветвей примешивался и какой-то странный посторонний шум. Балинт свел брови, глаза его сузились. «Мотор…» Но он не мог понять, с какой стороны доносится шум.

Луна вышла совершенно внезапно, ее бледный свет осветил поля, и Балинт чуть не вскрикнул от страха.

На него ехал танк Т-34. Сердце ушло куда-то в пятки. Танк двигался быстро, пехоты за ним не было. Шел он ужасно быстро. «Противотанковое орудие…» Балинт покосился на то место, где стояло орудие, и в тот самый момент танк вдруг остановился как вкопанный, из жерла его пушки вырвался сноп пламени, и противотанковое орудие перевернулось вверх колесами.

Грохот выстрела разорвал тишину. Балинт инстинктивно втянул голову в плечи.

По каске как град застучали комья земли.

Балинт взглянул вперед.

Танк мчался прямо на него. Он еще никогда не видел, чтобы танки так быстро двигались.

Танковая пушка выстрелила еще раз, а оба пулемета очередями били по окопу. Снаряды рвались над его головой, а сердце разрывалось от страха. «Только бы не стать калекой…» Дрожали ноги, спина покрылась холодным потом, хотелось бежать, но он знал, что танковые пулеметы сразу срежут его.

Прильнув к брустверу, Балинт тяжело дышал.

А танк шел прямо на него.

«Раздавит…»

Пули свистели над головой.

«Я в мертвом пространстве…»

Танк приближался к брустверу. Слух резал страшный скрежет и лязг его гусениц.

Балинт быстро наклонился. Фаустпатрон валялся возле его ног. Схватив его, Балинт, не целясь, нажал на спусковой крючок фаустпатрона, направив его на танк.

Раздался сильный грохот. Танк с разорванной гусеницей завертелся на одном месте, не переставая стрелять из пушки и пулеметов.

Балинт сначала только смотрел, а потом достал гранату и бросил ее за башню. Голова, казалось, вот-вот треснет от страшного грохота. Из танка вырвался столб пламени, сопровождаемый удушливо-вонючим шлейфом черного дыма. Взяв в руки винтовку, Балинт ждал, когда начнут вылезать танкисты. Он решил не убивать их, а взять в плен: пусть все видят, как он получит по двадцать пенгё за каждого из них. Он уже начал терять терпение. «Поскорее бы выходили, а то этот проклятый танк еще взорвется, и тогда плакали мои денежки. Хоть бы один офицер был…»

Взрывная волна со страшной силой толкнула его в грудь, он так сильно ударился о стенку окопа, что закружилась голова. Когда Балинт снова взглянул на танк, то его, собственно, уже не было: башню сорвало и отбросило в сторону, а обломки машины были объяты пламенем.

Балинт, забывшись, смотрел на горящее чудовище. Он всегда удивлялся, видя горящие танки: «Чему в нем гореть, ведь одна же броня?» Удивило его и то, что танк шел один, без сопровождения пехоты, которая всегда шла за танками. А сейчас никого. Он вздохнул, положил винтовку на бруствер. «Хотя бы одну двадцатку… хотя бы одну…» — Балинт по-настоящему чувствовал себя очень несчастным.