Миклош Залка - Осада

Роза наконец заговорила. Она произносила слова тихо, как бы разговаривая сама с собой.

— Я получила открытку от Гизи.

— Ее же нет дома? Насколько мне известно…

— Ее взяли летом. Прямо на фабрике. Сначала их переселили на фабрику, а потом оттуда куда-то увезли. Открытку она послала из Вальдзее. Я смотрела по карте у Вильмоша, где находится этот Вальдзее, и не смогла найти…

Голос Розы звучал как-то глухо. Она открыла ридикюль, достала открытку и передала ее Доре. Это была обычная солдатская открытка с готовым текстом, отпечатанным на шести языках; «Жив-здоров, чувствую себя хорошо». Дора прочла и протянула открытку обратно.

— Ну, вот видишь, а здесь, в городе, ходят слухи, что всех их убивают…

Роза обратно открытку не взяла.

— Непременно убьют, — тихо проговорила она. — Посмотри, видишь там, на краешке открытки, царапины от ногтя. Прежде, чем их увезти, арестованным обещали, что они смогут писать домой письма. Когда я разговаривала с ней на вокзале, мы условились, что если это действительно так, то она может написать мне любой текст, но обязательно сделает пометку, царапину ногтем на краю письма.

Дора покачала головой.

— Розочка, я действительно не люблю немцев, но говорить такое о культурной нации… Открытку могли случайно поцарапать на почте.

— Такие открытки получили от нее еще кое-кто из родственников, и на всех есть такая пометка. — С этими словами Роза взяла из рук Доры открытку и положила ее обратно в ридикюль.

Дора не собиралась доказывать, что, по ее мнению, лучше иметь тысячу немцев, чем одного нилашиста. Немцы, по крайней мере, культурные люди и, как подсказывает ей опыт, даже очень симпатичны. Во всяком случае, те из них, кто вхож в ее дом, это благородные люди в прямом понимании этого слова. В деловых вопросах они щедры, и, что особенно ей нравилось, они великолепно умеют вести себя в обществе. Нилашистам неплохо было бы у них этому поучиться. Между прочим, идет война, а эти люди ко всему прочему еще и солдаты, офицеры, а не только деловые люди. Да, что правда, то правда, еврейский вопрос они решили довольно радикально, и все прекрасно понимали, что депортированные в Германию евреи уже никогда не вернутся обратно. «Они будут там работать, пока не умрут…» Такое решение вопроса она считала более гуманным, чем «охота» нилашистов на людей, и, главным образом, более целесообразным. Тишина стала неприятной, Дора бросила на Розу беглый взгляд и почувствовала легкое угрызение совести из-за того, что ее вполне устраивал тот факт, что Роза с момента принятия поручительства не пропустила ни одного случая, чтобы не показать перед ней, Дорой, свое моральное превосходство. «Прости нам наши грехи, простим и мы твои…» Дора вдруг вспомнила про обещанный бульон и недовольно хмыкнула: «Совершенно выскочило из головы. А она, наверняка, ждет его…» В этом она увидела перст божий, решив, что Розу здесь удерживает надежда получить кое-что из еды. С несвойственной своему возрасту проворностью Дора вскочила с места.

— Посмотрю, чем там занимается моя девка. Она еще, чего доброго, додумается разогревать всю кастрюлю…

— Что такое? — Роза с недоумением уставилась на нее.

Дойдя до дверей, Дора сказала:

— Я сейчас приду.

Роза только тогда вспомнила о супе, когда за Дорой закрылась дверь. Она закусила губу, чтобы не расплакаться. «Дура… на черта мне нужен твой суп. Мне деньги нужны, три тысячи… — На глаза навернулись слезы, и она продолжала повторять про себя: — Три тысячи, три тысячи…» Хотя уже твердо знала, что Дора не даст ей денег. Дрожащей рукой она вытерла слезы.

Дора же постаралась задержаться подольше. Когда она наконец вернулась в комнатку, лицо ее сияло. Она наклонилась к Розе, погладила ее по волосам, как нашалившего ребенка в момент прощения.

— Сейчас принесут суп.

Роза снизу вверх взглянула на Дору, глаза ее гневно сверкали.

— Ешь сама свой суп! Мне деньги нужны, три тысячи пенгё, а не твоя еда! Не даром же, я отдам… — У Розы перехватило горло, и, почти хрипя, она продолжала: — Я и тогда все отдавала, когда нужно было расплачиваться за твои долги… — Роза не выдержала, голова ее упала на грудь, и она забилась в беззвучном рыдании.

Дора смертельно побледнела, широко открытым ртом она хватала воздух, держась обеими руками за сердце, будто оно собиралось выскочить у нее из груди и его нужно было удерживать.

— Ты меня упрекаешь… — Она рухнула на софу и начала говорить глухо, прерывисто: — Ты только посчитай, сколько денег ушло на одного Вильмоша… Ой, опять схватило… Господи Иисусе, прости ее за эти упреки… И ты упрекаешь меня тогда, когда… — она глубоко вздохнула и наконец выдохнула из себя: — Я тебя спасла…

При последних словах Роза вздрогнула. «Неужели даст?..» Она медленно, как бы просыпаясь, повернула голову к Доре.

Дора неподвижно полусидя-полулежа развалилась на софе и глубоко дышала.

— Воды…

Роза подскочила к столу и подала ей стакан, из которого только что пила сама. Дора выпила несколько глотков воды, взяла себя в руки и села.

— Я тебя спасла… — прошептала она.

Роза взяла у нее из рук стакан и поставила его на стол.

— Прости… я совсем потеряла голову… Порой сама не знаю, что творю… — тихо сказала Роза.

«Дора, ты действительно дашь мне деньги?» У нее не хватало смелости спросить ее об этом.

Скрипнула дверь. Девушка-служанка принесла суп. Дора невольно выпрямилась.

— Поставь на стол! — приказала Дора и кивнула Розе: — Ешь!

«Ты действительно дашь мне денег?» Роза не стала спорить с ней, она взяла ложку и начала есть суп, не скрывая своего удовольствия.

Взгляд Доры задержался на тарелке. «И все-таки ты жрешь мой суп…» Вскинув брови, она удивилась, почему ей вдруг пришла в голову эта мысль. Роза, продолжая есть, тихо проговорила:

— Ты можешь быть уверена, я их тебе верну.

Дора мотнула головой.

— Денег я тебе дать не смогу, кроме тех двухсот пенгё, которые у меня есть. Ну, может, двести пятьдесят, сколько у меня есть, я точно не помню. Я их сейчас принесу, пусть у тебя хоть немного будет. И отдавать их мне не надо… Я говорила до этого с Золи, вызвала его из мастерской, именно поэтому тебе пришлось так долго ожидать. Ходит сюда один немец, с его помощью мы попробуем добиться для тебя немецкого покровительства. Кто на них работает, они всех берут под свою опеку. Но тебе надо будет поработать хоть немного в швейной мастерской, где шьют военную форму, солдатское белье и тому подобное. Ты ведь умеешь шить белье. Может быть, удастся договориться, и тебе будут выдавать работу на дом.

Ложка в руках Розы остановилась на полпути ко рту.

— Я не свою шкуру хочу спасти… Вильмаш еще так молод. Его тоже забрали в гетто, как и Гизи. Продуктов у них всего на два дня. Мне для него нужны эти три тысячи…