Лариса Федорова - Не лги себе

— Здравствуйте, девушки!

— О-о, ваша ручка сломалась! — дружно заахали девушки.

— Я потеряла ее. Была на пляже и…

— Не горюйте, она все-таки непрочная, хотя отделочка у нее красивая. Хотите шариковую?

— Лучше химический карандаш и какую-нибудь несложную точилку… А где же Фатима?

— Уехала к матери, в горы. Мать у нее заболела.

— С мужем?

— Если мать помрет, поедет и он. Тогда все поедем.

Девушки даже не скрывали, что им очень хочется поехать в горы, хотя бы и по такому грустному поводу. Впрочем, когда вдоволь выпьешь вина и закусишь жареным барашком — этим непременным спутником и похорон и рождений, — думаешь только о том, как хорошо жить на свете.

— А зачем вам Фатима? — спросила одна из продавщиц. В глазах да и в голосе у нее было нескрываемое любопытство.

— Вчера вас было здесь четверо, а сегодня только трое.

Девушки взглянули на меня разочарованно. «Только-то! — говорил их взгляд. — И вы не заметили того, о чем говорит весь город». Право же, не стоило спрашивать о Фатиме ради простого счета! А ведь, пожалуй, в сущности своей они не злые. Просто городок мал и скучен, как все курортные городки в межсезонье.

Огорченная непредвиденным обстоятельством и зная, что за это мне влетит от редактора («Так вы даже и не поговорили с женой Рашида?! Однобоко, однобоко решаете вопросы, товарищ Румянцева!»), я отправилась в дом Шахназ.

И вот вновь я в глиняном коридорчике, у той калитки, за которой гудят пчелы. Они не тронули меня, слишком занятые своим невесомым танцем. Со вчерашнего дня роза расцвела еще сильнее.

— Шахназ в поле, — сообщила мне Наргис.

— Пойдем к ней. Ты сказала, что я приехала?

— Да.

— И как она на это?

— Никак.

От вчерашнего простодушия Наргис не осталось и следа. Она вежливо отвечала на мои вопросы — и только. Пока я стояла у розы, сбегала в дом, переоделась. На ней были бежевые брючки и спортивная курточка синего цвета. Видимо, она всерьез решила бросить вызов местным ворчуньям.

Несколько минут мы шли молча, шли по такой весне, что, право же, грешно было ею не восторгаться. Очень люблю я тепло земли, ждущей зерен. И этот струящийся над нею парок. И дорогу, обсохшую, но еще не пыльную, того черного влажного цвета, какой бывает у дорог только весной.

Зная, что загар не украсит моего простоватого лица, я заслонилась от лучей газетой. Стоит мне хоть на секунду вспомнить о своей слишком обычной внешности, как настроение у меня портится. Когда ты любишь, а тебя нет, хочется выглядеть лучше. Вот жене Николая Богданова такие мысли не знакомы. И загар ее не пугает. В прошлом году вернулась из Крыма, зашла в редакцию: все ахнули — классика! Ее профилем золотые медали чеканить можно, только вот не знаю, кого и за что ими награждать.

— У вас плохое настроение? — спросила Наргис.

— Отличное. Только вот зубы ноют…

— Зачем же тогда босиком? — сразу смягчившись, напомнила Наргис.

И верно. Разулась я совсем машинально. Уж очень хороша и тепла с виду эта черная с твердым накатом дорога.

— Рано еще босиком, — продолжала Наргис. — И почему это все приезжие так весне радуются. В прошлом году фотограф один приезжал, как раз во время сева. Искупался, а потом ангина!

Она вздохнула.

— Вообще-то весной нельзя сидеть дома. А я по милости этого председателя сижу. Может, скажете ему обо мне словечко. Он корреспондентов уважает. Еще не поздно выделить мне хороший участок.

— Дело только в земле?

— И машину, конечно. Все, что положено бригаде.

— А что говорит Шахназ?

Девушка опять вздохнула.

— Она говорит, что я привередничаю. Говорит — бери землю, какую дают. Но ведь это несправедливо. Раз я девушка-механизатор, все должны меня поддерживать… а не вставлять палки в колеса, правда?

Не знаю, не знаю… Наверное, Шахназ начинала иначе. Героиня — значит, борец. И что она «рыбья кость» в горле председателя, тоже все правильно. Почему же Наргис ищет другого пути?

Я осторожно спросила ее об этом. Девушка вспыхнула.

— Думаете, я газет не читаю? Не беспокойтесь, я все понимаю. Только надо и о другом помнить. Одна девушка согласится быть борцом, а другая нет. Не только за себя хлопочу. Сколько на свете еще таких отсталых горянок, как Фатима!

Стоп! Во мне что-то замигало. Так бывает всегда, когда я сталкивалась с фальшью. Не упомяни она имени Фатимы — я бы, пожалуй, поверила. Но Фатима, ненавистная для нее Фатима!..

— Не лги себе, Наргис!

Девушка вспыхнула чуть не до слез. Губы ее жалко раскрылись, но слова остались несказанными.

— Кстати, Фатима уехала нынче к больной матери. Жаль. Я собиралась поговорить с ней.

— С ней? О чем? — быстро спросила Наргис.

— Редакция получила письмо…

— Ах, вот как! — с живостью воскликнула Наргис. — Я так и знала, что она змея. Еще вчера хотела вас спросить, но как-то неловко было. Анонимное, да? Подождите, как это?.. — она на минуту сосредоточилась, как бы что-то припоминая. — «Золотую звезду носит, а сердце у нее черное. Позарилась на чужого мужа, отца двоих детей»? Так?

— Так, Наргис. Но откуда…

— Откуда, откуда! Это уже пятое письмо и пятый корреспондент! Она всем жалуется: в прокуратуру, в Верховный Совет. Грозит сжечь себя. Ну и жги, пожалуйста, зачем столько шуму. Кто хочет сгореть, тот горит тихо.

А ведь и в самом деле Фатима ревновала, злилась, но всем своим существом она боролась, а не сдавалась. Такие страстные женщины самоубийством не кончают.

— И все-таки, Наргис, лучше бы Шахназ оставить его в покое. Значит, она не боролась за него так, как борется Фатима. Верно?

Девушка молча шагала вперед. Черная коса, лежащая посреди спины, чуточку высокомерно приподнимала ее лицо. Но вот Наргис пошла все тише и тише, в задумчивости клоня голову вниз. Потом остановилась, преградив мне дорогу:

— Послушайте, не надо ходить на поле. Правда, другие корреспонденты ходили, но вам не нужно… Нехорошо это для Шахназ. Ведь вам придется отзывать ее в сторону, секретничать, а в бригаде у нее все девушки. И еще… агроном. Его совсем недавно к нам прислали. Молодой парень. Он на Шахназ чуть не молится.

Аргумент, конечно, веский. Кто знает, чем кончатся эти «молитвы». Но — редактор. Что скажет на это мой редактор? К Фатиме не пошла, на поле к Шахназ не пошла. Впрочем, не все ли равно, в какой обстановке произойдет наша встреча.

— Что же ты предлагаешь, Наргис?

— Она придет к вам. Даю слово, она придет. Но только не сегодня. Нынче они сеют. Земля не ждет, сами знаете.

Я быстро прикинула, чем заполнить сегодняшний день. Не наведаться ли мне в женотдел? Но что, если и другие корреспонденты ходили туда? Зачем сгущать тени над головою Шахназ. В конце концов не такой уж зверь наш редактор. Объясню ему всю ситуацию.