Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Надеюсь, ты понимаешь, Фрэнк.

Дядя Фрэнк все молчал. На нем была черная рубашка, черный пиджак и черные брюки. Он был черным, как ночь, и на фоне этой черноты выделялось белое лицо, мертвенно бледное. На какое-то мгновение я испугался, не вампир ли он или, не дай Бог, приспешник дьявола. Глаза у него сузились, и он выдвинул подбородок в нашу сторону.

— Ладно, — сказал он наконец, — понятно. — Затем потянулся за одной из бутылок вина: — Тогда я отнесу одну обратно.

Прежде чем выйти, папа поколебался. Что-то его беспокоило.

— Как у тебя с обедом?

Дядя Фрэнк пожал плечами:

— Съем Ставроса, — ответил он. Повернулся и медленно пошел прочь.

— Ну, — сказал папа, когда дядя Фрэнк ушел, — наверное, нам пора идти. Чтобы… вовремя вернуться.

Дом Уилкоттов был самым большим в нашем квартале. За ним начинался Уилтонский лесной заповедник, и высокие сосны, обрамлявшие его по бокам, придавали ему уединенный вид, напоминая мне волшебный замок. Но по мере приближения к нему дом терял свое очарование. Белая краска отслаивалась мелкими чешуйками, а на красной двери, выглядевшей так импозантно с подъездной дорожки, была извилистая трещина, шедшая с самого низа до ручки. Листья с нечищеного газона кружились и танцевали на ветру, собираясь на земле в маленькие кучки.

Миссис Уилкотт ждала нас на пороге.

— Привет, Тео. Здравствуйте, мальчики, — сказала она высоким, оживленным голосом, голосом радующейся гостям белки.

Выглядела она совсем не так, как раньше. На этот раз на ней было очень короткое платье с глубоким вырезом, в котором были видны груди. Первой моей мыслью было, что мы пришли слишком рано и что она еще не успела одеться. Второй была мысль о том, что будет, если она нагнется, ведь груди у нее такие большие. Я не мог отвести от них глаз. Они были тесно сжаты, сжаты почти садистски, и, когда миссис Уилкотт открывала нам дверь, выемка между ними вибрировала и тряслась.

Папа тоже был поражен ее видом. Он прочищал горло так долго, что я испугался, как бы он не задохнулся.

— Глория, — наконец сказал он натужно, протягивая ей бутылки с вином, — это мы принесли вам. Я хочу сказать, вашей семье. Не детям, конечно. — Вручая бутылки, он низко наклонил голову в поклоне.

— О, Тео, не стоило беспокоиться, — ответила миссис Уилкотт, беря у него бутылки. Затем она сделала нечто, что повергло меня в изумление: она поцеловала папу в щеку.

Папина реакция удивила меня не меньше. Он принял ее поцелуй так, как будто такой подарок с ее стороны был само собой разумеющимся, а потом кашлянул в кулак и сказал:

— Ну хорошо, надеюсь, вино вам понравится.

Мы проследовали за миссис Уилкотт через просторную гостиную в приглушенно освещенную столовую. Ее высокие каблуки звонко цокали по сияющему деревянному паркету. Бенджамин, ее сын, игравший в футбольной команде школы Св. Пия, у которого на локтях и коленях всегда были подсыхающие болячки, уже сидел за столом, положив голову на руки и уставившись себе в тарелку.

— Сейчас можно есть? — спросил он, даже не повернувшись, чтобы взглянуть на нас.

— Бенджамин, солнышко, почему бы тебе не пригласить мальчиков к себе наверх и не поиграть с ними немного? Обед будет готов через несколько минут.

— И что мне с ними делать? — спросил он, глядя на Томми, сосущего свой большой палец. — Мультики смотреть?

Миссис Уилкотт ничего не ответила. Просто посмотрела на Бенджамина и одарила его обворожительной беличьей улыбкой. Груди у нее были по-прежнему жестоко стиснуты.

— Пошли, — наконец сказал нам Бенджамин.

По пути наверх я заметил на стене несколько фотографий миссис Уилкотт. На одной из них она в длинном платье стояла на сцене, от удивления прижимая руки ко рту, а другая женщина надевала ей на макушку корону. На другой она играла на белом фортепиано в комнате, в которой я узнал их гостиную.

— Пошли быстрее, — сказал Бенджамин. Когда мы проходили мимо снимков, он не остановился и даже не замедлил шаги.

Комната Бенджамина была похожа на гимнастический зал. Она была большой, с высоким потолком и не покрытым ковром полом. Я сразу представил, какой он холодный зимой. В углу висела маленькая баскетбольная корзина, а под ней лежало несколько небольших мячей. На книжных полках и по стенам разместились многочисленные грамоты и призы.

Бенджамин поднял один из мячей, закричал «Сделай бросок!» и закинул мяч в корзину. Потом он вскочил к себе на кровать и стал читать «Спортс илластрейтид». Я смотрел на него. Он был высоким и гибким, все его тело как бы состояло из суставов и мышц.

— Я хочу поступить в Нотр-дам, — сказал он спустя несколько минут. — А ты, в какой колледж пойдешь?

— В Гарвард.

— В Гарвард? Почему?

— Там учился папа.

Бенджамин фыркнул.

— У них там нет хороших команд. Что это он делает? — спросил Бенджамин, оглядываясь на Томми, лежащего на полу и сосущего большой палец.

— Отдыхает, — ответил я.

— Сколько ему?

— Три года, — сказал я, хотя Томми было пять лет.

Бенджамин слегка приподнял брови, потом вновь принялся за свой журнал. Я медленно обошел комнату. Сразу можно было сказать, что у нас с Бенджамином нет ничего общего, кроме, пожалуй, общей улицы. Стены были покрыты десятками фотографий и постеров разных спортсменов Нотр-дама, большинство из которых были просто копиями Бенджамина, только старше.

— Мама сказала, что, может быть, отправит меня в лагерь Нотр-дама, если я не буду надоедать ей за обедом, — сказал Бенджамин. — Путевка стоит почти тысячу долларов. А мы не такие богатые, как вы. У нас нет дворецкого, не то что у вас.

— У нас тоже нет дворецкого.

— Тогда кто это у вас, такой низенький, который ходит по дому и вас всюду возит? Я только что видел, кок он пришел из магазина с вином. Мне из окна все видно.

— Ах, это! Это наш дядя. Он снимает кино. Он снял фильм «Микробы: невидимая смерть». Хотя этот фильм не о вампирах.

Род занятий дяди Фрэнка не произвел на Бенджамина никакого впечатления. Он продолжал пролистывать свой журнал.

— Вам надо завести дворецкого и горничную. Если бы я был таким богатым, как вы, то у меня была бы горничная, и я трахал бы ее каждую ночь. Это было бы частью ее обязанностей.

Я кивнул головой.

— Мы уже думали о том, чтобы нанять горничную. Не для того, чтобы трахаться. По крайней мере, не сразу. Сначала бы она просто работала.

Бенджамин отложил журнал.

— Почему вы, ребята, никуда не переезжаете? Вы же можете купить особняк или что-то типа этого. Что вам делать в этом Уилтоне? Здесь, конечно, неплохо, но вы же по-настоящему богатые. Вы же можете жить где угодно.

Я все ходил по комнате, разглядывая фотографии спортсменов с гримасами и улыбками на лицах, спортсменов, упивающихся своей победой.