Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Что у вас в школе случилось? — спросил дядя Фрэнк. Голос у него был сипловатый, пьяный и неустойчивый, как будто поскальзывался на только что вымытом полу.

— Томми устроил пожар, — ответил я и оглядел комнату. — Где он?

— Тетя решила показать его врачу. — Он сделал большой глоток из бокала. Круги под глазами сегодня у него были темнее обычного. — Она считает, что он пироман, — добавил дядя Фрэнк.

— Что это такое?

— Так называют того, кто все время что-то поджигает. — Он слегка рыгнул. — Да черт с ними. — Он сделал еще глоток, еще глубже уселся на диване и откинулся на спинку. Казалось, он изучает потолок. — Тедди, я пришел к выводу, что я — сплошная фальшивка.

Я ничего не ответил. Мне не понравилось, как звучит его голос.

— Во мне нет ничего настоящего, — продолжал он, — во мне нет сердцевины. Нет основания. Я — обман. Подделка. У тебя поддельный дядя. Все во мне лживо, все грим, косметика. Вот, смотри. — Он коснулся головы и стянул с себя черные волосы.

Челюсть у меня отвисла: дядя Фрэнк был лысым.

— Не смотри на меня так, как будто ты в шоке. Я же не ногу отстегнул. Это накладка. Парик. Такое бывает. Стоило мне это тридцать пять сотен долларов. — Он посмотрел на волосы у себя в руках, потом небрежно бросил их на кофейный столик. — Тридцать пять сотен баксов за чертов парик. — Он вздохнул. — Но в моем деле лысым быть не полагается. Не я эти правила установил.

Я стоял в гостиной и во все глаза смотрел на то, что было дядей Фрэнком. Морщинистый лоб и брови нависли над глазами, в этот момент он был похож на маленькую, хорошо одетую человекообразную обезьяну.

— Я подумал, что тебе следовало узнать об этом, — сказал он, помолчав. Отхлебнул еще вина. — Позволь мне, Тедди, прямо сейчас задать тебе один вопрос. Такой маленький вопросик, просто крохотный. Ты в Бога веришь?

Его вопрос меня не удивил. В этот момент я ждал от дяди Фрэнка всего, чего угодно.

— Да, — ответил я, продолжая смотреть на его кастрированную макушку, на память мне пришла картина леса после пожара.

— Значит, веришь. Интересно, очень интересно. Правда, что до меня, то я верю в случай. Я мог бы выиграть в лотерею, я мог бы быть выше ростом, иметь волосы, хорошие волосы, постоянные. Твоя мать могла бы нажать на тормоз, а не на акселератор. — Тут он прервал себя, и провел рукой по лицу. — Черт, об этом не надо было говорить. Чертов безмозглый идиот. — Он закрыл глаза. — Мне сорок девять лет, а все, что я могу предъявить в качестве жизненных достижений, — вот эта чертова накладка.

Мне стало жаль дядю Фрэнка, почему, я и сам не понимал. В нем не было обычного напора и энергии, осталась только печаль, которой я раньше не замечал. Впервые я увидел в нем папины черты.

— Вы скажете тете Бесс, что я в своей комнате? — Я решил уйти, пока дядя Фрэнк не удалил у себя еще чего-нибудь.

— Тедди, — позвал дядя Фрэнк, — я не должен был говорить с тобой о маме. Прости, пожалуйста.

Я обернулся и посмотрел на него.

— Ничего страшного.

— Ты хороший мальчик, ты это знаешь? Хороший ребенок. Бог тебя отметил. Ты все вынесешь. Если бы у меня достало яиц, то есть мужества, чтобы завести детей, то я бы хотел иметь такого сына, как ты. А теперь я задам тебе еще один вопрос, Тедди, и хочу, чтобы ты сказал правду. Я тебе нравлюсь?

— Да.

— Ты, наверное, говоришь это всем своим дядьям с «ковриками» на башке. — Он осушил свой бокал. — Помню, как в первый раз тебя увидел. Я тогда прилетел из Лос-Анджелеса. Когда вы переехали сюда, тебе было два года. Ты так испугался. Помню, как просил твоего отца не делать этого. Ты слишком старый, сказал я ему, а она слишком молодая. Но он правильно поступил, потому что в результате этой сделки появились вы с братом.

Я опять кивнул головой и продолжил подниматься к себе. Мне не хотелось больше смотреть на его лысую голову.

— Томми, то есть Тедди, еще одно. Это важно. — Я остановился и повернулся к нему. У него в руках была накладка, он смотрел на нее, мрачно и потерянно. Подбородок чуть подрагивал. Я подумал, не плачет ли он. — Накладка, пусть это будет нашим с тобой маленьким секретом, ладно?

— Хорошо, — согласился я и поспешил наверх.

Когда Томми вернулся от врача, тетя Бесс положила его в кровать, хотя было еще довольно рано.

— Ему что, там до восемнадцати лет оставаться? — услышал я голос дяди Фрэнка. Я пошел вниз узнать, не даст ли мне тетя Бесс кусок кекса. Но когда вошел в кухню, то увидел, как дядя Фрэнк роется в поисках вина. Я с облегчением заметил, что волосы опять были на месте, плотно и надежно уложенные, удерживаемые некой неведомой силой притяжения, которой подчиняются все парики и накладки.

— У него жар, — сказала тетя Бесс, — лоб весь горит.

— Он и себя, наверное, поджег, — невнятно пробормотал дядя Фрэнк. — Где бутылка, которую я принес на прошлой неделе? С мерло?

— Я ее выбросила.

— Ты — что сделала?

— Выбросила. Она в мусорном баке в гараже.

Дядя Фрэнк уставился на нее.

— Я так и подумал, что ты сказала именно это. — Он покачнулся. — Мне лучше пойти прилечь, — сказал он и пошел к себе. Через несколько секунд я услышал его храп, громкий, с влажными перекатами.

Тетя Бесс постояла у двери вниз и послушала, и голова у нее склонилась набок, как у малиновки.

— Отключился, — сказала она и исчезла в цокольном этаже. Через минуту вернулась, лицо выражало отвращение. — Отключился сразу же.

— Он в порядке?

— Он будет в порядке. — Она принялась вытаскивать из холодильника морковь, помидоры и сельдерей, каждые несколько секунд глубоко вздыхая. — Наш дом становится домом сумасшедших, — сказала она. — Скорее бы приезжал твой папа. Не понимаю, почему он считает, что должен работать. Это же глупо. Все это просто глупо.

Обед прошел тихо. Поскольку и Томми, и дядя Фрэнк предположительно были в бессознательном состоянии, обедали только я и тетя Бесс, а она говорила мало. Когда я спросил ее, не видела ли она в последнее время других снов, она ответила:

— Сегодня я видела во сне, что была в передаче «Цена вопроса».

— И что это значит?

— Да ничего. Эта передача мне никогда не нравилась. — И она снова принялась громко прихлебывать суп (маленькая вольность, которую позволяла себе, когда рядом не было папы; он однажды заметил ей, что окружающие — кроме него, — возможно, найдут эту привычку простонародной).

— Просто не знаю, что делать, — сказала она, прихлебнув суп особенно громко.

— Ты о дяде Фрэнке?

— Нет, о твоем брате. Его надо показать психиатру. С ним не все в порядке. Надо уничтожить это в зародыше, иначе он станет душевнобольным.

— Что значит «душевнобольным»?

Она начала объяснять, но потом передумала и махнула мне рукой:

— Давай, доедай суп.