Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Это что, шутка? — спросил он.

— Нет. Мне действительно понравилось. Правда. Аффектированные ужасы в загородном доме. К тому же мне нравится Эд Вуд.

Дядя Фрэнк молча переваривал информацию. Наконец сказал:

— Аффектированные ужасы, вот как? Аффектированные ужасы. Что же, это именно то впечатление, которое было мне нужно. Я даже думал снять «Убийство французской горничной-2», но если начистоту, сколько там может быть французских горничных?

Доктор Спайрел рассмеялся.

— Веский довод, — заметил он. Потом сказал: — Если у вас двоих нет непреодолимого желания надолго остаться в этой тихой обители и наслаждаться видом сельскохозяйственных животных, то на четырнадцатом этаже есть небольшой ресторанчик с хорошим видом на город. Не хотите туда сходить и пропустить по чашечке кофе?

Папа колебался, но дядя Фрэнк спросил:

— Как вы думаете, у них есть капучино?

— Не думаю, а знаю: есть. — Дядя Фрэнк и папа ушли.

Доктор Спайрел повел меня в свой кабинет в угловом помещении, откуда открывался вид на озеро Мичиган. Я сел на диван у стены и стал смотреть, как по направлению к нам над озером полз туман. На стене, примыкавшей к окну, была фотография, изображающая четырех мужчин в черном, сидящих на какой-то лестнице.

— Это «Битлз», — сказал доктор Спайрел, садясь на другой конец дивана. — Я видел их на стадионе Ши, когда мне было двенадцать лет. Я тогда выиграл радиоконкурс и получил билет на концерт, после которого была встреча с Ринго. — Доктор Спайрел показал пальцем на фотографию: — Он расписался там, внизу, в уголке. Правда, там подпись одного только Ринго, но все равно это здорово.

Я кивнул головой и посмотрел на фотографию. Маме «Битлы» тоже нравились. Я решил сказать ему об этом, подумав: если он узнает, что я — сын поклонницы «Битлз», то это представит меня в более благоприятном свете. Но когда я попытался что-то сказать, то оказалось, что рот у меня «заело», он не открывался.

Доктор Спайрел, похоже, знал об этом. Он подошел к маленькому холодильнику у письменного стола, вынул две баночки кока-колы и, ничего не говоря, протянул одну мне. Потом спросил, есть ли у меня собака.

Я покачал головой.

— Ты не против, если я расскажу тебе о Ральфе?

В последующие полчаса доктор Спайрел рассказывал мне забавные истории про своего пса Ральфа, старого бассета. Сначала я слушал все это с тревогой и настороженностью, потому что был убежден — истории несут в себе нечто, связанное с моей ситуацией. Я думал, что пес может олицетворять Бобби Ли или папу. Но спустя некоторое время настороженность растаяла, и я обнаружил, что смеюсь над этими рассказами.

Я и не заметил, как мы перешли к разговору на другие темы. Мы говорили о маме, папе, Томми. Глаза доктора Спайрела, как две губки, впитывали в себя все. Я рассказывал ему о гибели мамы, о Манассасе, о том, как Томми устроил пожар в школе, и вдруг почувствовал, что живу богатой событиями и интересной жизнью.

Потом я сказал, что не хочу жить с Бобби Ли. Сказал спокойно, но твердо, глядя в окно на какую-то далекую точку на серой поверхности озера. Мое заявление его не удивило, он просто сказал: «Ты хочешь, чтобы все оставалось как раньше».

— Хочу, чтобы меня оставили дома, в Уилтоне.

Он кивнул головой и что-то записал на листочке бумаги. Потом спросил:

— Ты теперь богатый мальчик. Как чувствуешь в этой роли?

— Хорошо.

— Ты чувствуешь, что люди стали относиться к тебе по-другому?

Я пожал плечами:

— По-моему, нет.

— Стали люди относиться к тебе лучше?

Я подумал над его вопросом.

— Немного. Одна женщина в нашем квартале все время приносит нам пироги.

— Пироги, — повторил доктор Спайрел.

— Иногда яблочные рулеты.

— И сладкие пирожки, — прибавил он. — А как поживает твой старик?

— Кто?

— Ну, отец, твой папа. Тот мужик в приемной, который бросил тебя и ушел.

— А, он. Хорошо.

— Он, вероятно, испытывает огромное напряжение. Как он его сбрасывает? Занимается физическими упражнениями?

— Нет.

— Пьет?

— Да, кофе.

— Кричит, вопит?

— Нет.

— Он тебя обнимает и целует?

— Нет.

— Как ты себя с ним чувствуешь? — спросил он.

— Не знаю. Хорошо.

— Тебе было бы лучше, если бы он тебя обнимал и целовал, говорил, что любит тебя?

— Не знаю. — У меня потихоньку начинала кружиться голова, как будто через руки и ноги пропустили ток.

Доктор Спайрел поскреб себе локоть.

— Что ты почувствовал, когда узнал, что он на самом деле не твой отец?

Я пожал плечами и опустил глаза в пол.

— Он мой отец.

Доктор Спайрел долго смотрел на меня.

— Ты его любишь?

Я ничего не ответил. Меня об этом раньше никогда не спрашивали, и меня встревожил этот прямой вопрос. Если бы меня спросили, любил ли я маму, то я не колебался бы ни секунды. Я любил ее и знал, что и она меня любит.

Доктор Спайрел встал с дивана, подошел к своему письменному столу и вынул оттуда хрустальное пресс-папье, которое стал перекидывать из руки в руку.

— Как тебе кажется, Тедди, ты любишь своего папу?

Я смотрел, как он жонглирует пресс-папье, и думал о папе, видел перед собой его обеспокоенное лицо, видел, как он сидит на моей кровати с выигравшим лотерейным билетом руке, в ту ночь все и началось, глаза у него красные, волосы нечесаные и спутанные.

— Мне кажется, что да.

— Да — что? — переспросил доктор Спайрел.

— Мне кажется, что я его люблю. — Потом глотнул и добавил: — Но мне кажется, что он меня не любит.

— Почему ты это говоришь?

— Не знаю. — Ток, бежавший по мне, стал сильнее и бежал он все быстрее, пытаясь найти выход. — Он со мной почти не разговаривает, никогда для меня ничего не делает.

— Ты на него сердишься?

— Иногда. Но не очень сильно.

— Из-за чего ты на него сердишься?

— Не знаю. — Я пожал плечами. Я хотел сказать доктору Спайрелу, что это потому, что он никогда не обнимает меня и не целует, потому, что он, наверное, занимается сексом с миссис Уилкотт, потому, что он всегда так далек от меня, даже когда я стою рядом. Но все, что я сказал, это: — Потому, что не тратит деньги, которые мы выиграли. — Я поднял глаза на доктора Спайрела: — Мы же выиграли в лотерею.

Доктор Спайрел запрокинул назад голову и засмеялся, глубоким чистым смехом, который, казалось, шел откуда-то из-под земли.

— Знаю, Тедди. Думаю, что в Америке все об этом знают. — Он сделал глубокий вдох. — Значит, ты хочешь, чтобы папа потратил какую-то часть наличных денег. Ха! И ты станешь счастливее?

Я опять пожал плечами и вновь опустил глаза на пол.

— Немного. Может быть. Просто хочу, чтобы он хоть что-то с ними сделал.

— Ладно, Тедди, — сказал доктор Спайрел, откидываясь на спинку стула за своим письменным столом, все еще держа в руках пресс-папье. — Я тебе открою один маленький секрет. Что бы ты сказал, если бы узнал, что в последнее время твой папа потратил много денег? Очень много.