Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Так не разрешается, — опять встрял дядя Фрэнк.

— Ну, Фрэнк, перестань. Эти твои правила. Из тебя просто лезет адвокат, — сказал Силвэниес, и все рассмеялись — кроме дяди Фрэнка.

Скоро вернулся Морис, принеся с собой слабый запах табака. Он сел и стал наблюдать за игрой.

— Морис, мне, кажется, нужна ваша помощь, — сказал Силвэниес.

— Вам надо в туалет? — спросила тетя Бесс.

— Нет, он мне нужен, чтобы изменить судьбу. Вот, — сказал он, протягивая Морису кубик. — Не будете ли вы так любезны?

Морис придвинул свой стул поближе к столу.

— Давно я его не бросал, — сказал он и бросил кубик.

— Ты помнишь, Тео, как мы играли в карты, когда были детьми? — спросил дядя Фрэнк. — Помнишь, как играли ночи напролет, пока мама не приходила и не выключала свет? Тогда мы играли в нашей комнате при свете фонарика.

— Конечно, помню. Все помню.

— И с папой мы играли. И со старым дядей Джорджем. Помнишь дядю Джорджа?

— Конечно. Я прекрасно помню те игры, — сказал папа. Почти всю игру он молчал, прячась за коробку с инструкцией и делая вид, что изучает правила, улыбаясь время от времени. Опять я заподозрил, что за этой игрой кроется Бобби Ли, как и за всем другим, что мы говорили и делали в этот вечер. Но вновь не хотел обращать на это внимание. В этот конкретный момент все было хорошо, все как надо, и этого уже было довольно.

— Да, были деньки, Тео, — продолжал дядя Фрэнк. — Были деньки.

— Да, были. К сожалению, в то время мы этого не понимали. Не всегда понимали. — Потом он на мгновение неловко улыбнулся мне и взял кубик. Вот тут-то я понял, что что-то произошло, что-то происходило уже некоторое время. Я понял, что папа робко покинул свое укрытие где-то там, далеко, покинул навсегда, и бродит в лесу, заблудившись и ища нас. Наблюдая, как он кидает кубик, я внезапно почувствовал страстное желание сказать ему, что все будет хорошо, что мы все здесь, ждем его, ждем, когда он придет к нам. Но этот момент прошел, и я, конечно же, так ничего и не сказал. Просто взял кубик. Была моя очередь.

«Это был человек действия. Он не ждал, когда зазвонит телефон. Он всегда звонил первым. Он был женат три раза, но женщины были не те. Теперь он был женат на своей работе. Он был энтомологом в Министерстве сельского хозяйства США, и ему предстояло принять самое важное за всю его карьеру решение. И самое важное для карьеры всех остальных.

Они покинули Флориду и шли все вперед и вперед на север, разрушая и поедая все на своем пути. Вся государственная военная машина страны, со всей ее суперсовременной техникой, воздушными налетами и мощным оружием, была бессильна остановить их. Это был совершенно новый враг, враг, не признававший никаких правил, враг, у которого отсутствовала совесть, отсутствовала логика, которому не нужны были боеприпасы. Этот враг не шел на переговоры, его нельзя было запугать. И нельзя было окружить.

Этот враг был не похож на всех остальных. Враг, бросивший вызов всем. Этого врага остановить было нельзя. Потому, что это был муравей Рихтера, и миллионы этих муравьев маршировали прямо на Вашингтон, округ Колумбия, на столицу нашей страны.

Зазвонил телефон. Он взял трубку. Звонили из Белого Дома. Он ждал их звонка.

— Шер Стил, — лаконично сказал он в трубку. В ответ услышал голос Гольдмен, ответственной за кадры. Голос у нее был испуганным».

Я читал роман дяди Фрэнка о житейских обстоятельствах с компьютера в цокольном этаже, ожидая, когда папа вернется от адвоката и мы поиграем в «Стратего». В то утро за завтраком он спросил меня, не хочу ли я поиграть в нее после школы. Но когда я пришел домой после занятий, тетя Бесс сказала, что у него незапланированная встреча с судьей и что он не знает, когда приедет. Я инстинктивно воспринял это как плохой знак: любая встреча с судьей — это серьезно, поэтому решил как можно скорее закончить книгу самоубийцы и воплотить в реальность мой план, связанный с Перечным ручьем. На роман дяди Фрэнка я наткнулся, когда сел за компьютер в цокольном этаже, чтобы составить иллюстрированное завещание. Мне он понравился, но показался очень уж коротким — в нем была всего одна страница.

— Что ты здесь делаешь? — спросил дядя Фрэнк, внезапно появившись за моей спиной.

Я вздрогнул и резко выпрямился на стуле, как поджаренный хлеб, выскочивший из тостера, потом стал поспешно шарить пальцами по клавишам, чтобы закрыть файл. Но было слишком поздно.

— Послушай, нельзя читать чужие бумаги, — сказал он, нагнулся и закрыл компьютер. Я смотрел в пол.

— Очень некрасиво с твоей стороны, Тедди. Ты не должен совать нос в то, что пишут другие люди. Я же не сую нос в то, что делаешь ты. Ну, в твои рисунки.

— Прости, — сказал я, не отрывая глаз от пола. Подняв глаза, увидел, что дядя Фрэнк сердито смотрит на меня, сощурив глаза и выпятив подбородок. Я снова уставился в пол, боясь что-нибудь ответить или пошевелиться. Я решил сидеть вот так, не двигаясь, пока тетя Бесс не позовет нас обедать, но до этого оставалось еще несколько часов.

— Где твой отец?

— Внизу. У него встреча с адвокатами, — пролепетал я. Все мое внимание было обращено на пол.

— Так, а что ты об этом думаешь?

— О чем?

— Ну, что ты думаешь об этом? Тут, конечно, не много, но все же…

Я поднял на него глаза.

— Мне понравилось.

— Мне тоже кажется, что в этом заложен определенный потенциал.

— Но это не совсем то, о чем ты говорил.

Глаза у него вновь сузились:

— Что значит «не совсем то»?

— Ты говорил, что роман будет о другом. О житейских обстоятельствах.

— О чем? — Дядя Фрэнк глубоко вдохнул. — Ах, об этом. Знаешь, я собираюсь включить эту тему в ткань романа или проиллюстрировать ее через сюжет.

— Через историю о муравьях?

Дядя Фрэнк кивнул головой.

— Более или менее. И о людях. В романе будут действовать люди. В нем будет больше людей, чем муравьев. Нет, вообще-то, это не совсем так. Муравьев там десятки миллионов. Но люди будут говорить друг с другом, поэтому их можно будет лучше узнать. Лучше, чем муравьев. Муравьи — это, как бы это выразиться, это своего рода метафора.

Теперь была моя очередь кивать головой. Я понятия не имел, о чем он говорит.

— Такие муравьи действительно существуют?

Дядя Фрэнк потер подбородок, выкатив грудь от гордости за собственную осведомленность.

— Существуют, Тедди, еще как существуют. — Он заложил руки за спину и с опущенной головой и скорбным лицом принялся медленно расхаживать по комнате взад-вперед. Наконец остановился у стены, на которой весел выцветший постер «Улицы Сезам». Мама его повесила несколько лет назад. Я не сомневался, что дядя Фрэнк предпочел бы, чтобы это было окно с видом на долину или на горы. — Эти муравьи, Тедди, — продолжал он, разглядывая Эрни и Берта, высовывавшихся из окна служебного вагона товарного поезда, — они сжирают все, что попадается им на глаза. У них только один-единственный естественный враг. Как, по-твоему, что это за враг?