Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Черт, много ты знаешь о попечительстве, — сказал Карл-Медведь. — Все с самого начала было не продумано. Теперь ты его еще и похитил.

— Хватит, задолбал уже. Никого я не похищал. Мне разрешено встречаться с ним, я просто взял его повидаться с родственниками. С его родственниками. Узнать корни.

— Ты не отправлял письма с требованием выкупа?

Прежде чем ответить, Бобби Ли помолчал.

— Не отправлял я никакого письма.

— Да ты просто больной.

— Эй, Медведь, не пори чепухи. Будешь помогать мне или нет?

— Черт, нет. Тебе пора завязать со всей этой чепухой. Отвези мальчишку домой, пока его лицо не стали печатать на молочных пакетах. Скажи им, что они тебя не так поняли. Черт, хорошо, что мать не дожила до этого.

Какое-то время я ничего не слышал и уже стал засыпать, когда голос Карла вернул меня к действительности.

— Ведь дело тут не только в мальчике и деньгах, так? Дело в Эйми. Так?

Бобби Ли промолчал.

— Дело в том, что она бросила тебя ради другого, так? Я знаю тебя, парень. Ты всегда стремился поквитаться. Никто не должен брать верх над Бобби Ли Андерсоном. Так вот, этот старик ни при чем, почему он должен отвечать за то, что произошло у вас с Эйми?

— Этот старик увел у меня жену. Подло увел ее у меня из-под носа.

— Твою жену? Да я помню, что ты с ней почти и не жил. А когда жил, то бил. Заставлял работать в этих клубах, раздеваться там, чтобы заработать на жизнь, пока ты со своими дружками играл на бильярде и напивался в стельку.

Теперь медвежья голова была уже вся в тени, и я снова провалился в сон.

Когда проснулся, где-то рядом лаяли собаки. Одеяла были мокрыми, а я больше не дрожал. Я открыл глаза, стянул одеяло с головы и осмотрелся в поисках Бобби Ли и Карла. Я их не видел, но слышал их голоса, раздававшиеся снаружи.

— Чертовы собаки, никак не заткнутся, — произнес Карл-Медведь. — Брешут на каждую чертову белку.

— Все еще работаешь на винокурне? — спросил Бобби Ли.

— Черт, да. После того, как сгорела «Хевен Хилз», я перешел на «Бим». Мне повезло, эта намного лучше.

— Устроишь мне там работенку?

— Им как раз не хватает такого вымогателя и похитителя, как ты.

— Я серьезно, Медведь. Может, изменюсь.

— Ты знаешь, как делают бурбон [13] Пшеничное или кукурузное виски (примеч. перев.) . ?

— Черт, я знаю, как его пьют, это для начала. У меня к этому делу прирожденные способности.

Карл-Медведь хохотнул.

— Не виделись десять лет, а ты все такой же. Ты столько времени там провел, а хоть раз был у нее на могиле? Почтил память?

— Еще нет. Слишком занят был. Но схожу. Может быть, когда уеду отсюда. Посажу там что-нибудь. Цветы или еще что.

— Цветы, черт тебя дери! Да уже почти зима. Ладно, дам тебе кое-что. У меня припасено несколько луковиц, собирался посадить. Луковицы тюльпанов. Я тебе их отдам.

— Медведь, ты что, все еще считаешь себя садовником? У тебя, конечно, самая легкая на свете рука!

— Черт, приезжай сюда весной или летом и посмотри на мой сад. Не согласен, что цветы — не мужское дело.

Теперь уже было по-настоящему темно. Я уже ничего не видел, кроме тени от небольшой лампы на столе в центре комнаты. Я понимал, что ночь, мне очень хотелось убежать к себе домой, в Уилтон, но я заснул и, как опавший лист в осенний день, плавно кружась, полетел куда-то.

На следующее утро я был так голоден, что съел три тарелки кукурузных хлопьев, которые дал мне Карл-Медведь.

— Жаль, но у меня нет ничего другого для тебя, — сказал он. — Надо бы, наверное, сделать яичницу или еще что. Хочешь, съезжу в магазин? Только это займет какое-то время. Живу в десяти милях от города.

— Не надо, все хорошо, — сказал я.

— Эй, ты так часто повторяешь это слово.

— Какое слово?

— «Хорошо».

Я кивнул головой.

— Дать тебе еще кукурузы?

— Хорошо, — ответил я, и Карл-Медведь рассмеялся, потом пятерней, больше похожей на лапу, пригладил черную бороду. Он был огромным, гораздо толще и выше Бобби Ли, и занимал столько места, что у меня захватывало дух. На руках у него были стальные мышцы, а шея напоминала туго завязанный узел. Но, несмотря на размеры, в нем была и мягкость. У него были широко открытые, улыбающиеся глаза. Взглянув в них, я сразу понял, что он совсем не такой, как Бобби Ли.

— Как тебе Кентукки? — спросил он, а я уставился на еще одну тарелку хлопьев.

— Кентукки? — Я-то думал, что мы в Теннеси.

— Кентукки, пятнадцатый штат в Союзе. Здесь живут резвые лошадки и еще более резвые бабенки. Ты сейчас рядом с Бардстауном. Неплохой городок. Спокойный и чистый. Мировая столица бурбона.

Я ел хлопья. В них не хватало сахара, но я не осмелился попросить его. Карл-Медведь и так был добр ко мне, и я не хотел его беспокоить лишними просьбами. Понимал — в нем мое спасение.

Он сложил руки на столе так, как будто собирался молиться.

— Я переехал сюда из Мемфиса много лет назад. Черт, хотелось мне съездить в Чикаго, но не получилось. Может, и съезжу еще, не знаю. Кентукки почему-то держит. Хотя, живи я в Айове, наверное, сказал бы то же самое. Думаю, мне не нравится путешествовать.

— Вы брат Бобби Ли?

Карл-Медведь поднялся из-за стола, подошел к небольшому кухонному столу и налил себе кофе.

— К сожалению. Есть две вещи, которые человек не может изменить. Одна из них — это то, кто твои родные. Если спросишь, какая вторая, — это погода.

Он сел и, прежде чем отхлебнуть из чашки, подул на кофе.

— Знаешь, твоего отца занесло, — сказал он. — Я говорю о Бобби Ли, а не о твоем чикагском отце. Он всегда выбирал не тот путь. — Он снова подул на кофе и отхлебнул глоток. — Расскажу кое-что о твоих родных. Мы не все такой мусор, как он. Я служил в армии и три года учился в университете Боулинг Грин. Работники на винокурне хорошего мнения обо мне, у меня там есть будущее. Хотя, для того, чтобы продвигаться на этой фирме, надо вернуться в университет и получить диплом. Я старался стать лучше, а он нет. Сестра наша тоже кое-чего достигла. Она медсестра в отделении интенсивной терапии в Лексингтоне. Сейчас уже старшая сестра, заправляет там всем. Черт, она даже подумывает поступить в школу совершенствования медсестер. Если другие могут, почему ей не попробовать? Когда я думаю о ней, вижу, что ты чем-то ее напоминаешь.

Он встал, подошел к столу и подлил кофе, потом опять сел за стол, и деревянный стул заскрипел под ним.

— Знаешь, ему не надо было увозить тебя, но думаю, если он сам вернет тебя, то отделается легко, более или менее. Он не сделает тебе вреда. Подожди немного. Скоро будешь дома, может быть, завтра вечером, зависит от движения на шоссе. Я знаю, что рискую, не сообщая в полицию, но он мой брат. И я делаю это ради нашей матери.

При упоминании о матери он замолчал. Отхлебнул кофе, и в черной бороде появилась дырочка — его рот. Взглянув в окно над кухонной раковиной, я увидел солнечные лучи, дробившиеся в голых ветвях деревьев. Других домов видно не было, я понял, что мы где-то в глубине леса. Дом Карла-Медведя был небольшим — всего две комнаты, но в нем было чисто. Вдоль одной стены тянулись книги, а другая вся была увешана картинками, изображавшими рыб и собак. На столе стояла небольшая ваза с засохшими желтыми цветами.