Михаил Воронецкий - Новолунье

Но вот я вгляделся и тут же почувствовал, как на меня стала наваливаться усталость. Я не увидел Вальку: на камнях сидели тетка Анна и бабушка Дарья. Они о чем-то разговаривали, смотрели на противоположный берег, отодвинувшийся в тень увала, за который клонилось солнце.

А я ведь весь день удивлялся: с чего бы это Валька никак из головы не выходит. Вроде и думать о ней забыл, а тут вдруг вспомнилась на острове, и так захотелось мне ее увидеть...

Я почему-то думал, что Валька тоже вспоминала меня и ей тоже хочется увидеться. Но она не приехала. Как только я это понял, сразу стало безразлично все, что меня сегодня ждало.

— Минька! — со смехом вскрикнула бабушка Дарья, проворно отодвигаясь. — Не дури! Ноги отдавишь, язви тебя в душу! — Она поднялась и стала повязывать платок, который до того был просто накинут на голову и концами свисал на узенькие плечи под старушечьей кофтой. Глаза ее смеялись: — У-у, какой ты! Парень.

— Да, уж он у нас теперь такой, — безразлично сказала тетка Анна, — сам большой, сам маленький. Кум королю и сват министру. И сам черт ему не брат. Спит в лесу, молится колесу. Родню свою и знать не знает. Да и что мы... Живем — не жильцы, умрем — не покойники. Так себе живем — только небо коптим.

Но я плохо слушал тетку Анну и смотрел на кусты поодаль от берега. Оттуда вышла и направилась к лодке Валька.

Я, сидя на корме, правил лодкой. Тетка Анна и бабушка Дарья — в лопашнях. В середине лодки, подогнув под себя ноги, примостилась Валька, неловко держась за упруга. Она схватилась было за борта лодки — так сидеть удобнее — но я сказал ей, что этого делать нельзя. Если бы меня спросили, почему нельзя, я не смог бы ответить. Дед этого никому не разрешал, а то и молча бил веслом по рукам. Так же сурово и я обращался со всеми, кто попадал ко мне в лодку.

— То нельзя, другое нельзя, — ворчала Валька, — прямо ерш, а не ребенок.

У нее было основание так говорить. Еще на берегу, когда усаживались, Валька, никогда прежде в лодке не плававшая, воскликнула:

— А я на носу поплыву. Здесь удобно лежать. Можно?

Она спросила, конечно, не думая о том, что получит отказ. На меня она смотрела как на прежнего мальчишку-молчуна, приезжавшего к ним и на другой день сбежавшего почему-то. Она и поздороваться-то со мной забыла. Подошла, посмотрела и, улыбнувшись, сказала:

— У-у, подрос.

А я и в самом деле за эти два года сильно вытянулся и стоял вровень с Валькой. А она все еще считала меня ребенком. И я надулся, стал капризничать.

— На носу плыть нельзя, — с дрожью в голосе сказал я.

— Почему нельзя?

— А потому, что нельзя. Нос должен быть выше кормы, тогда лодка ходче идет. А если носом в воду зароемся — нас за Самоловный унесет.

— Куда-а?

— За Самоловный перекат.

— Боже мой! Названья-то какие! — пренебрежительно сказала Валька и закинула ногу через борт лодки. Поднимая другую ногу, она так качнула лодку, что мы зачерпнули бортом. Старухи закричали благим матом и, стараясь восстановить равновесие, обе навалились на правый борт. Лодка резко качнулась вправо, и Валька, взмахнув руками, полетела в воду. Я предвидел такой оборот дела, вовремя вскочил и поймал ее за руку. Она забралась в лодку и села на рассыпавшиеся черемуховые прутья.

— Вот так и буду теперь сидеть, — сказала она, оглядываясь на меня. Резкий и сильный рывок за руку, видимо, заставил ее переменить обо мне мнение. Но я ничего, конечно, не понял и продолжал сердиться на Вальку.

Это заметили и старухи.

— Федул, что губы надул? — ласково спросила бабушка Дарья. Но я, занятый своими размышлениями, был застигнут этим вопросом врасплох. Почувствовал, как загорелось лицо. A тут еще Валька обернулась и, заметив смущение, пристально и долго смотрела на меня.

Чем все это могло кончиться — трудно представить. Я не знал, куда себя деть, и был готов броситься в Енисей. Но тут вдруг завопила тетка Анна... Лодка, огибая косу, входила в протоку. Тетка Анна, сидевшая лицом к деревне, бросила весло, всплеснула руками и запричитала тонким старушечьим голосом:

— Ах тошно мне-е-ече-е-ень-ки!

— Что? Что с тобой, Нюрча? — вскинулась испуганно бабушка Дарья.

— Ганька вернулся...

Все повернули головы и в глубине протоки, под яром, увидели резко белевшие в тени бревна садика.

Бросили весла. Лодка остановилась.

Первой нашлась Валька. Она спросила:

— Вернулся... Ну и что такое?

— Да как же, — набросилась на нее тетка Анна,— как ты понять не можешь? Не мог он сейчас вернуться. У него договор аж до ноября. А сейчас там самый сплав — пока реки в берегах стоят. Не иначе как угробило. Скалой придавило, а то ногу лесиной оторвало…

Вечером я перестал сердиться на Вальку. И даже не заметил, как это произошло. Хотя Валька, конечно, осталась Валькой. По-прежнему называла меня ребенком. Но к тому времени, когда надо было укладываться спать, я уже чувствовал себя с ней на равной ноге. И даже постель ей постелил на чердаке. За старухами пришла Нюрка и увела к себе ночевать.

Я лежал в коробе, закинув за деревянное сиденье ноги, и обдумывал сегодняшнюю встречу с отцом. Гости застали его за столом. Напротив у окна сидел и курил как будто безучастный ко всему дед. Справа, бочком к столу (чтобы удобней было вскакивать и бежать на кухню), примостилась Степанида. Она раскраснелась и, облокотившись на краешек стола, с улыбкой присматривалась к обветренному и грубому лицу моего отца, как будто впервые видела его жесткие и черные, как у монгола, волосы, широкие и темные скулы и большие круглые глаза. Отца в здешних деревнях считали красивым, и за него с радостью пошла бы любая девка, не то что такая пожилая баба, как Степанида.

Но отец ценил и уважал свою немолодую жену. Относился к ней всегда ласково, жалеючи. Но того, что ему я собирался сообщить, он не простит ей. И чем больше радости я замечал во взгляде тетки Степаниды, тем сильнее крепло во мне желание раскрыть тайну. «Ишь как притворяется!» К тому же с приездом отца Степанида совсем перестала меня замечать. А если бы на какую-то минуту она оторвала свои затуманенный хмелем и счастьем взгляд от мужа и вгляделась в мое лицо, то, может быть и поняла бы, отчего не по-мальчишески грустны глаза мои.

Но Степанида ничего этого не видела, да и не могла видеть.

Когда я приплавил гостей, отец уже опьянел. Увидев бабушку Дарью, он сначала мутно уставился на нее и терпеливо слушал, пока Степанида объясняла ему, что это за люди появились в их доме. Выслушав ее, отец рванулся из-за стола, опрокидывая стаканы, полез обнимать всех по очереди. Но Валька увернулась и спряталась за спину тетки Анны. Он поискал ее ничего не видящими глазами, покачался посреди избы, повернулся и пошел в горницу, толкнувшись об оба косяка плечами. Вскоре из горницы потек его перебиваемый свистом храп.