Ибрагим Рахим - Судьба

Овец они гоняли вместе с ровесником Бардашем. И вот однажды начали падать овцы.

Это было в ту пору, когда баи изо всех сил пытались вредить первым ширкатам, союзам бедноты. Они выпускали воду, открывали плотины, резали племенных «кучкаров», самых сильных баранов, они направляли отару на зимнее пастбище, туда, где росли ядовитые травы… Овцы их не ели и, обессиленные, падали на снег. Страшно вспомнить!..

Виноваты были баи, а били старшего пастуха Шахаба. И он бежал от горя и позора в Бухару, а с ним вместе, из чувства дружбы, бежал и Бардаш.

Вот так они распрощались с Бахмалом.

Бухара, Бухара… Многих она манила, да немногих жаловала… Откуда начинался путь к работе? С базара. На базарах Бухары толпилось много народу, жаждущего получить дело. Шахаб и Бардаш пополнили ряды этих поденщиков. Люд был разный… Одни держали в руках кетмени, серпы, кисти… Это были сельскохозяйственные работники, проще сказать, батраки и маляры… другие — молотки, пилы и теши.

— Ты видел когда-нибудь тешу? У нее острое лезвие насажено, как у кетменя, поперек рукоятки. Это были строители — бинокоры. А мы ничего не держали с Бардашем — мы продавали свои руки…

Прервав рассказ, Шахаб порылся в карманах.

— Куришь?

Хиёл еще не курил всерьез, но он взял из пачки Шахаба папироску и затянулся. А Шахаб, шумно выдохнув пахучий дым, продолжал…

Людей без инструмента называли презрительно «хоммол». Это, проще говоря, скот. Последняя профессия. Чаще всего они были носильщиками, тащишками, как тогда пренебрежительно говорили. «Эй, тащишка! Поднеси!» И они носили — ящики и мешки, багаж и покупки. Стоили они дешевле ишака.

И все же они были молодыми и весело смотрели вперед.

Они накопили денег на бурдюки из овечьей кожи и заделались машкобами — водоносами. Не так уж далеки те времена, когда по Бухаре шныряли водоносы, от Ляби-хауза во все концы. Было их превеликое множество, и поэтому все они бедствовали. Стало ясно, что бурдюки лучше продать. И продали…

А тут случилось чудо! Биржа набирала грузчиков на станцию Каган. Силы им было не занимать, и они сразу завербовались. Каганский вокзал, такой крошечный, показался им громадным. Через него в пустыню хлынул поток товаров: соль, сахар, рис, уголь, ткани… Все, чего не давала пустыня, привозили для нее на станцию Каган. И все это проходило через руки Шахаба и Бардаша, вернее, побывало на их плечах.

Ящики и мешки грузили из вагонов на спины верблюдов, связывая канатами и укладывая на войлочные подстилки с дырами для горбов.

Приобщились к рабочему классу два юнца и осмелели. Подались в Ташкент…

Ташкент — это не Бухара! Улицы широкие. Бухарские переулки показались тропинками для ишака. В Бухаре было так: две арбы на улице разъехаться не могли, и дорогу уступал тот, кто хуже одет, а если оба рваные, то младший по возрасту. Он слезал с лошади, брал ее под уздцы и осаживал назад до самого угла… А в Ташкенте! В Ташкенте трамваи ездили, и даже женщины на них катались. В Бухаре вечером темно, разве где-то горит-коптит огонек возле мечети. А в Ташкенте! В Ташкенте полыхали фонари на улицах… В Бухаре ничего не ломали, она казалась вечной. А в Ташкенте ломали старые лачуги, строили новые трехэтажные дома, которые казались небоскребами… В Бухаре стирали белье корнями травы ишкор, она давала пену, белую, как снег, а в Ташкенте было мыло…

Совсем другая жизнь!

Они работали на текстильном комбинате, они учились… Денег на лепешку всегда хватало, шурпу продавали на улицах, перехватишь миску по дороге в институт — и сыт весь день.

И вдруг — война.

Правда, его, Шахаба, война застала в армии. Он служил в городе Грозном, где добывают нефть. И после войны он туда вернулся, а кто захочет узнать — почему, так поймет, когда познакомится с его женой. Сейчас она живет в Бухаре, рвется в Газабад с дочкой и сыном.

В Грозном он работал на вышке и учился. Там бы ему и жить, если бы не письмо от Бардаша, что на родной бухарской земле нашли газ. Буровые мастера требовались. Вот он и приехал… Газ! Большое дело!

Ничто не располагает так людей друг к другу, как откровенная беседа ночью, да еще в пустыне, где они, кажется, на тысячи верст одни. Нет, не одни, а вдвоем.

— Вот мы и познакомились, — сказал Шахаб.

И мы тоже, читатель, познакомились с теми, чьи руки достанут бухарский газ из таинственных кладовых пустыни.

Всякий, кто бывал в Бухаре, слышал о газе и встречался с газодобытчиками. Это не так трудно. Зайди в гостиницу — ни одного свободного номера, а кто в ней живет? Газовики… Ими полон терем-теремок, накрывшийся дряхлой крышей бывшей медресе — одной из многих… Перейди через дорогу, наткнешься либо на штаб разведки, либо на их лабораторию, либо на табличку треста «Бухаранефтегаз», говорящую о том, что здесь заседает сам товарищ Надиров… Весьма вероятно, что когда-нибудь ее заменит мемориальная доска, потому что для треста уже строится новое здание… Бетон, стекло, цветы….

А всякий ли встречал в Бухаре Халима-ишана?

Мы с вами столкнулись с ним, когда газопроводчики Анисимова рассматривали минарет Калян. Видел и Куддус, как Халим-ишан, хлопнув дверцей, укатил куда-то на своем сверкающем «москвиче». Так что если присмотреться к жизни повнимательней, окажется, что Халим-ишан, профессор-муддарис и шейх, почти святой человек, фигура, мелькающая то тут, то там…

Опять Халим-ишан, спросят те, кто встречался с ним раньше, потому что я уже писал об этом проворном старичке. Но что поделать! Старец живучий… Карандаша на него мало. Он, как тень, скользит по солнечным улицам Бухары, и я спешу за ним, чтобы не потерять из виду…

Сев в «москвич», Халим-ишан не уехал в прошлое. Представьте себе, он помчался той же дорогой, которую проложили газовики, но мысли у него были в это ясное утро одна мрачнее другой. Мысли были сначала о прошлом…

Прежде чем маленький автомобиль растворился в песках, таких же серых, как он сам, слева и справа проплыли странные сухие овраги. Словно пустыни Кызылкумов и Карши столкнулись тут лбами и сдавили землю в страшные складки. Они расползались в разные стороны наподобие побегов виноградника, так же узловато ветвясь и извиваясь.

Весной они бывают пушистыми и зелеными, все в траве и цветах. Ветры, гуляющие по ним, клонят траву, качают цветы в оврагах. Иногда, заблудившись, ветры начинают спорить друг с другом, и тогда, ничего не щадя, учиняют такую драку, что трава с корнями летит по воздуху, камни поднимаются со дна оврагов и, сшибаясь, высекают искры, как молнии. Конец цветам…

Весна уходит отсюда быстро. Ее прогоняет солнце, которое всходит над оврагами, с рассвета дыша огнем. В старину люди говорили, что в самих этих оврагах и находится гнездо солнца. Тюльпаны горели под ним, не раскрывшись. Не было тут места ни для чего, кроме его клинков, косивших все живое вокруг.