Жан-Поль Рихтер - Грубиянские годы: биография. Том II

И еще одно описание этого механизма – из рассказа Вульта после визита Парадизи (с. 498; курсив мой. – Т. Б.):

Не совсем как богатый человек (и еще в меньшей степени – комфортно) прибыл я на почтовых перекладных в Берлин: но не вслепую, а в составе всего нашего “сберегающего деньги сообщества в поддержку едино-персональной проездной платы”. Суть дела заключалась в том, что всегда лишь один из нас записывался как пассажир; он же вносил плату и на глазах у всех садился в почтовый дилижанс. А вот в дороге его неоднократно подменяли один за другим остальные члены сообщества – по принципу “старшинства усталости”, – прочие тем временем двигались пешим ходом по обеим сторонам от дилижанса; так что перед следующей почтовой станцией с подножки всякий раз спрыгивал не тот пассажир, который запрыгивал на нее на предыдущей.

То есть Жан-Поль понимает человека как совокупность разнонаправленных сил. Поэтому обычные интерпретации романа, согласно которым его герой, Вальт, никак не меняется, мне кажутся неверными. Вальт – лишь один из многих факторов единого человеческого характера. В «Приготовительной школе эстетики» об этом сказано так ( Эстетика , с. 218):

В каждом человеке живут все формы человеческой сущности, все характеры, и собственный характер человека – это в момент творения непостижимый выбор одного мира из их бесконечного множества, переход бесконечной свободы в конечное явление. Не будь того, мы не могли бы понимать чужой характер, тем более не могли бы угадывать его, а во всех видели бы только повторение своего.

Остается выяснить последний вопрос: в какой мере завершен или не завершен роман «Грубиянские годы».

Если мы посмотрим на законченный роман «Зибенкэз», близкий по сюжету, то увидим, что он состоит из четырех книг (как «Грубиянские годы» – из четырех книжечек). Правда, в этом романе очень кратко рассказывается, как Зибенкэз, опять принявший облик Лейбгебера, возвращается из Вадуца в Кушнаппель в годовщину своей мнимой смерти – «в августе месяце, когда его постигла судьба виноградной лозы, которой обрывают листья, чтобы солнце сильнее согревало ягоды» ( Зибенкэз , с. 526). Лейбгебер тогда получает наследство и встречает Натали (свою «Победительницу»)… Однако в самом начале романа помещена картина-эмблема, содержащая в себе план всего дальнейшего повествования. Эта картина – описание пиршественного стола на свадьбе Зибенкэза с Ленеттой ( Зибенкэз , с. 36–37; Jean Paul II,S. 43–44; курсив мой; подчеркнутые слова даны в моем, уточненном, переводе. – Т. Б.):

1. В центре стола стояла, подобно корзине для садовых цветов , корзинка с салатом из капуцинов[то есть настурций. – Т.Б.]. – 2. Далее на четырех углах его выстроились четыре силлогических фигуры, или четыре факультета. – На первом углу стола восседал, в качестве первой фигуры и факультета, быстроногий заяц, отнюдь не похожий на босоногого монаха, ибо даже на сковороде сохранял он свои природные меховые сапоги ( Pelzstiefel ); но, несмотря на неповрежденные ноги, он (как правильно заметил Лейбгебер), в отличие от пехотинцев, уйдя из-под огня вражеских ружей, лишь благополучно угодил в полымя кухонного очага. – Вторая силлогическая фигура была представлена бычьим языком, почерневшим не от диспутов, а от копчения. – Третья фигура и факультет, а именно кудрявая капуста (Kraus kohl ), но без кочерыжек, обычно служащая пищей обоим вышеназванным факультетам, теперь поедалась в качестве приправы к ним; так происходит на этом свете: один возносится, а другой низвергается. – Заключительная фигура состояла из трех фигур, испеченных на масле, которые изображали новобрачных и их возможного в будущем младенца ; эти три преображенных тела, подобно телам трех отроков, вышедшие невредимыми из огненной печи и начиненные, вместо душ, изюминками, людоеды-гости сожрали, словно своих подданных, с кожей и с костями, за исключением лишь ручек младенца, который, подобно птице Фениксу, воплотился еще до начала своего бытия.

По моему мнению, здесь описывается процесс возникновения (и чтения) книги, а также структура самого романа «Зибенкэз» (как и романа «Грубиянские годы»). Книга – это и есть «корзина для садовых цветов», что и подчеркивается в полном названии романа: «Цветы, плоды и тернии , или Супружество, смерть и свадьба Ф. Ст. Зибенкэза, адвоката для бедных в имперском местечке Кушнаппель». В приложении к «Грубиянским годам» это означает, что статья завещания, согласно которой наследник должен «на протяжении одного месяца поухажива[ть] за моим садиком в качестве главного садовника», возможно, незаметно для читателя уже была выполнена – например, когда Вальт переписывал письма у генерала. Неслучайно и кажущееся нарушение логики во второй части названия: ведь спиралеобразный цикл можно начать описывать с любого места, и «Предуведомитель» советует поступить именно так (с. 760): «Поэтому: начало в середине истории, чтобы оттуда совершить возвратный прыжок к начинающему началу…» Далее эта картина пиршественного стола наглядно показывает, чему должны быть посвящены четыре части (любого, скорее всего) романа Жан-Поля.

Первая часть посвящена зайцу в меховых сапогах – тому самому, которого в какой-то момент необходимо «прикончить». Эти меховые сапоги ( Pelzstiefel) отсылают сразу к двум персонажам Жан-Поля: Пельцу ( Pelz , «шкура, мех») из «Жизни Фибеля» и Штифелю ( Stiefel , иногда его называют Pelzstiefel , то есть «Сапог» или «Меховой сапог») из «Зибенкэза». Оба персонажа, как я попыталась показать выше (с. 830–832, 845, 892), аналогичны Петеру Нойпетеру из «Грубиянских годов».

Две следующие части – если применить это описание к «Грубиянским годам» – посвящены Вульту и Вальту. «Бычий язык» отсылает к «Бычьей голове» в «Предуведомителе», символизирующей «Я и его царство»: там Вальт сталкивается с семью демонами-сонаследниками, отражающими, как в зеркале, собственные его несовершенства. Вульт однажды рассказывает (с. 562), как один-единственный несчастливый день, в детстве, «прокоптил и раскалил [его] нежно-белое детское лицо, превратив <���…> в бурую – наподобие головки курительной трубки – голову!»

Кудрявая капуста ( Krauskohl) наверняка подразумевает Вальта, которому Вульт – в последних строках второй книжечки – предлагает «сменить кожу», называя его при этом «мой помпезный кудряш» ( pomposer Krauskopf). Krauskopf значит, собственно, «кудрявая голова» или «кудрявый кочан», а слово «помпезный» – немецкий перевод имени Помпье из «Жизни Фибеля»: одного из воплощений Флитте. Речь в этой части идет о неделе блесток (медовой неделе) творчества, о «творце и мире творца». Вальт объединяется с Флитте, (дневной) ипостасью Вульта или Лейбгебера, «милым хромым бесом», как он назван в «Зибенкэзе» ( Зибенкэз , с. 506). На границе второй и третьей частей, очевидно, и был «прикончен заяц»: Вальт расстался со своей внутренней зависимостью от Нойпетера и Клотара. Этот процесс изображается как очень болезненный (с. 297; курсив мой. – Т. Б.):