Жан-Поль Рихтер - Грубиянские годы: биография. Том II

Готхельф Фибель – сын бедного птицелова, бывшего солдата (Jean Paul VI, S. 378, 381); безвестный юноша, которому удается, как Вальту, поступить в университет и который безумно увлечен книгами, видя в них, в обобщенном «господине Напечатано» ( Herr Gedruckt) – «абсолютное Я» ( там же , с. 389).

О первой встрече Вальта с В и ной рассказывается в нумере 25 («Изумрудный поток. Музыка музыки»). В «Жизни Фибеля» таинственная зеленая птица роняет к ногам отца Фибеля кольцо с бесценным изумрудом, которое потом прямо называется «камнем мудрецов» (Stein der Weisen ), то есть философским камнем (там же, с. 401). Птицелов отдает этот бесценный камень своему маркграфу («Маркграф был веселым молодым человеком», говорится о нем: там же , с. 403) и получает взамен золотые полусоверены, по числу дней в году, которые зарывает в горшке с розовым кустом (у Жан-Поля розы – символ поэзии, как мы помним), горшок прячет в стенной шкаф (в «Грубиянских годах» Вальт обнаружил в стенном шкафу генерала небесно-голубое платье Вины, которое та носила в день их первой встречи) и составляет завещание, согласно которому сын должен будет получить этот клад в день совершеннолетия. Этот изумруд (или, в другой версии, – одеяние В и ны) – символ или обещание возможного будущего творчества, достающийся человеку как необъяснимый дар.

В связи со смертью матери маркграфа и объявленным при дворе трауром Фибель знакомится с Дроттой (шведск. «госпожа»), дочерью лесничего ( Wildmeister ), – и влюбляется в нее. Ради нее он изобретает букварь (по-немецки Fib el, Фибель). И тогда становится «судьей искусства» (Kunstrichter). Эту метаморфозу, происшедшую в результате первого акта творчества, биограф Фибеля Жан Пауль описывает как запуск «бумажного дракона» (там же, с. 425–426):

…так все мы, авторы, взлетаем – на бумаге – достаточно высоко (выше, наверное, чем готова признать наша скромность); ветер (он означает публику) увлекает нас вверх и вперед; дракона держит за веревку мальчик (он должен представлять судью искусства), который своим направляющим шнуром предписывает летучему зверю эстетическую высоту.

Однако в действительности эти первые шаги даются очень нелегко, что и находит отражение в тогдашнем сновидении Фибеля [которое, несмотря на свою фантастичность, напоминает главу 12-ю в «Грубиянских годах» – о том, как Вальт впервые отправился в город на коне, которым не умел управлять] (Jean Paul VI, S. 426; курсив мой. – Т. Б.):

Все птицы его отца – снилось ему – порхали и наталкивались друг на друга, прививались друг к другу отростками и в конце концов срослись в одного петуха. Этот петух просунул голову между ляжками Фибеля, и тому пришлось поскакать прочь верхом на петухе, усевшись ему на шею, лицом к хвосту. За его спиной это чудище непрерывно кукарекало, обращая свои клики назад, как будто на нем скакал Петр ; и Фибелю очень долго не удавалось перевести петушиный немецкий на человеческий, пока он наконец не разобрал, что всё это звучит как «ха-ха».

В конце концов наступает день рождения Фибеля, завещание открывают, и счастливый обладатель золотых монет получает возможность жениться на Дротте. Свадьбу играют в день летнего солнцестояния , и ее символом становится майское дерево, украшенное алыми лентами: «корабельная мачта нового будущего, триумфальная колонна их желаний» (там же , с. 448). «Майское дерево» упоминается (дважды) и в «Грубиянских годах»: когда Вульт возвращается в родную деревню, чтобы тайком понаблюдать, как его брат сдаст экзамен и впервые услышит о наследстве (с. 54); и второй раз – когда Вальт видит майское дерево по дороге на Лейпцигскую ярмарку (с. 369).

Сразу после свадьбы (и написания букваря) – в «неделю блесток» ( Flitterwoche ), то бишь в медовый месяц, – появляется «некий совершенно незнакомый господин, магистр Пельц… <���…> сорока пяти лет, кузен книгопечатника» ( там же , с. 456) – с предложением напечатать букварь. Он действительно печатает первые страницы – и дает их самому Фибелю для корректуры ( там же , с. 460). Хоть он и не нравится Дротте, «королеве бала» (там же ), наделенной «метрическим и ритмическим духом» ( там же , с. 462), он привлекает еще одного помощника – мастера золочения книжных переплетов и букв, французского беженца ( ein Refugie ) Помпье ( Pompier : это имя значит по-французски «напыщенный, помпезный», или – «пожарник», или – «закройщик, подгоняющий одежду»). О последнем в романе говорится ( там же , с. 465):

Эта французская поляризация учтивого, или привлекательного, полюса с эгоистическим, или отталкивающим, может оставаться необъяснимой лишь для тех, кто не догадывается о помещающимся между этими полюсами равнодушии к людям.

Маркграф, который теперь характеризуется как «веселый пожилой господин» ( там же , с. 469), соглашается на просьбу Фибеля сделать букварь обязательным учебным пособием во всех школах и даже выделяет в своем замке помещение для типографии , после чего трое компаньонов берут в помощники еще некоего работягу, возчика ( Fuhrmann ), – чтобы он обслуживал печатный пресс и затем развозил книги ( там же , с. 475; курсив мой. – Т.Б.):

Эти три соработника, или три тела великана Гериона (Фибель представлял в этом великане душу), работали в трех замковых комнатах – как бы на острове Ст. Тринидад.

То есть: Св. Троицы ( исп.)>

[В греческой мифологии Герион – великан, чье тело, по описанию Эсхила, состояло из трех человеческих тел, и который обитал на острове Эрифия, на крайнем западе (название острова – «красный», «лежащий на закате»). Боккаччо в своей «Генеалогии богов» рассказывает, что «царивший на Балеарских островах Герион кротким лицом, ласковыми речами и всем обхождением улещивал гостей, а потом убивал доверившихся его радушию». Поэтому Данте ставит Гериона стражем восьмого круга ада, превращая его в «образ омерзительный обмана». Гериона в конце концов убил Геракл, что и было его десятым подвигом.]

Фибеля совершенно сбили с толку и ослепили выход в свет и распространение его книги – совершенный им прыжок от позиции читателя к позиции публикующегося писателя, «от корзины литерного хвороста к половине сажени развозимых возчиком дров» (“von einem Korb Lese- zu einer halben Klafter Fuhr-Holz'\ jean Paul VI, S. 476: полное подтверждение правильности перевода фразы из «Грубиянских годов», которая привела меня к пониманию этого романа как аллегории, см. выше, с. 790): «так много блеска (so viel Glanz)». Этот «блеск», между прочим, неизбежно приводит на память члена церковного совета Гланца – одного из наследников в «Грубиянских годах».