Альбер Камю - Калигула. Недоразумение. Осадное положение. Праведники [litres]

Каляев (взрываясь). Тогда зачем ты с нами?

Степан. Я приехал убивать людей, а не любить их или уважать их отличия от меня.

Каляев (яростно). Ты не убьешь человека в одиночку и без цели. Ты убьешь его вместе с нами и во имя русского народа. Вот в чем твое оправдание.

Степан (тем же тоном). Я в нем не нуждаюсь. Я был оправдан раз и навсегда однажды ночью, три года назад, на каторге. И я не потерплю…

Анненков. Довольно! Вы сошли с ума? Вы помните, кто мы такие? Мы братья, мы крепко спаяны, все наши помыслы – о казни тиранов ради освобождения родины! Мы убиваем вместе, и ничто не может нас разъединить. (Молчание. Он смотрит на них.) Пойдем, Степан, надо договориться об условных знаках…

Степан уходит.

Анненков (Каляеву). Не обращай внимания. Степан настрадался. Я с ним поговорю.

Каляев (очень побледневший). Он меня оскорбил, Боря.

Входит Дора.

Дора (увидев Каляева). Что случилось?

Анненков. Ничего.

Уходит.

Дора (Каляеву). Что случилось?

Каляев. У нас сразу же была стычка. Он меня не любит.

Дора молча садится. Пауза.

Дора. Я думаю, он никого не любит. Когда все кончится, ему будет легче. Не надо грустить.

Каляев. Мне грустно. Мне нужно, чтобы вы все меня любили. Я все бросил для нашей Организации. Разве можно вынести, что мои братья отворачиваются от меня? Иногда мне кажется, что они меня не понимают. Это моя вина? Я неловок, я знаю…

Дора. Они тебя любят и понимают. Степан – другой человек.

Каляев. Нет. Я знаю, о чем он думает. Это и Швейцер уже говорил: «Слишком особенный для революционера». Я так хотел бы им объяснить, что я вовсе не особенный. Им кажется, что я сумасбродный, взбалмошный. Но я так же, как они, верю в идею, как они, я готов принести себя в жертву. И я тоже могу быть сдержанным и скрытным, и делать дело. Просто мне жизнь все еще кажется чудесной. Я люблю красоту и радость! Поэтому я и ненавижу деспотизм. Как им объяснить? Ну конечно, революция! Но революция ради жизни, ради того, чтобы помочь жизни, ты понимаешь?

Дора (порывисто). Да… (Помолчав, тихо.) И все-таки мы собираемся убивать.

Каляев. Кто, мы?.. А, ты имеешь в виду… Это другое. Нет, это совсем другое! И потом, мы ведь убиваем, чтобы построить такой мир, где никто больше не будет убивать! Мы готовы стать преступниками, чтобы землю наконец заселили безвинные.

Дора. А если выйдет не так?

Каляев. Замолчи, ты же знаешь, что это невозможно. Тогда Степан оказался бы прав. И надо было бы плюнуть в лицо красоте.

Дора. Я в Организации дольше, чем ты. Я знаю, что все не так просто. Но у тебя есть вера… Вера нам всем нужна.

Каляев. Вера? Нет. Веру имел только один.

Дора. У тебя есть сила духа. Ты все отбросишь, чтобы дойти до цели. Почему ты попросился бросить бомбу первым?

Каляев. Разве можно говорить о терроре, не участвуя в нем?

Дора. Нет.

Каляев. Надо быть на передней линии.

Дора (задумавшись). Да. Есть передняя линия, и есть последний миг. Мы должны об этом думать. Там понадобятся и мужество, и пылкость, которые требуются от нас… от тебя.

Каляев. Вот уже год я ни о чем другом не думаю. Для этого мига я и жил до сих пор. Теперь я знаю, что хотел бы умереть на месте, рядом с великим князем. Пролить всю свою кровь до последней капли или вспыхнуть сразу в пламени взрыва и ничего не оставить позади себя. Ты понимаешь, почему я просился бросать бомбу? Умереть за идею – это единственный способ быть достойным ее. Это и есть оправдание.

Дора. Я тоже хочу такой смерти.

Каляев. Да, такому счастью можно позавидовать. Как положено лоточнику, я сплю на тюфяке. Иногда я ворочаюсь на нем по ночам. Меня терзает одна мысль: они сделали из нас убийц. Но я тут же вспоминаю, что и я умру, и сразу успокаиваюсь. Ты знаешь, я улыбаюсь и засыпаю как ребенок.

Дора. Это так, Янек. Убить и умереть. Но по-моему, есть еще большее счастье. (Пауза. Каляев смотрит на нее. Она опускает глаза.) Эшафот.

Каляев (с жаром). Я думал об этом. Умереть в самый миг покушения – тут есть что-то незавершенное. А между покушением и эшафотом целая вечность, может быть, единственная доступная человеку.

Дора (беря его за руки, убеждающим тоном). Пусть эта мысль тебя поддерживает. Мы платим больше, чем должны.

Каляев. Что ты хочешь сказать?

Дора. Мы обязаны казнить, правда? Мы сознательно приносим в жертву одну-единственную жизнь?

Каляев. Да.

Дора. Но идти на покушение, а потом на эшафот – значит отдавать свою жизнь дважды. Мы платим больше, чем должны.

Каляев. Да, это значит умирать дважды. Спасибо, Дора. Никто не может нас в чем-то упрекнуть. Теперь я уверен в себе. (Молчание.) Что с тобой, Дора? Ты не отвечаешь?

Дора. Я хотела бы тебе помочь. Только…

Каляев. Только?

Дора. Нет, это безумие.

Каляев. Ты мне не доверяешь?

Дора. Нет, мой дорогой, я себе не доверяю. С тех пор как погиб Швейцер, меня иногда посещают странные мысли. И потом, не мне говорить тебе, в чем самое трудное.

Каляев. Мне нравится самое трудное. Если ты уважаешь меня, говори.

Дора (глядя на него). Я знаю. Ты храбрый. Это меня и тревожит. Ты смеешься, воодушевляешься, идешь на самопожертвование, ты весь пылаешь. Но через несколько часов придется стряхнуть с себя грезы и действовать. Может быть, лучше сказать об этом заранее… Чтобы избежать шока, паралича…

Каляев. Я не впаду в паралич. Скажи, что думаешь.

Дора. Так вот, покушение, эшафот, умирать дважды – это легче всего. На это твоего мужества достанет. Но передняя линия… (Она умолкает, смотрит на него, как будто колеблясь.) С передней линии ты его увидишь…

Каляев. Кого?

Дора. Великого князя.

Каляев. Самое большее – на секунду.

Дора. Секунду ты будешь на него смотреть! О, Янек, ты должен знать, надо тебя предупредить! Человек есть человек. Может быть, у великого князя добрые глаза. Ты увидишь, как он потирает ухо или весело улыбается. Кто знает, на щеке у него может быть царапина от бритвы. И если он на тебя взглянет в эту минуту…

Каляев. Я не его убиваю. Я убиваю деспотизм.

Дора. Конечно, конечно. Надо убить деспотизм. Я буду делать бомбу и запечатывать трубку, и в этот момент – знаешь, самый опасный, когда все нервы напряжены, – я все же испытаю необъяснимое счастье. Но я не знаю великого князя. И сиди он в это время передо мной, это было бы не так просто. А ты его увидишь близко. Очень близко…