Геннадий Комраков - Прощай, гармонь!

— Уже известно? — притворно удивился Пантелей. — Кажись, я не хвастал…

— Показывай, показывай, — нахмурился Урсатьев, — нечего прятать.

— Да по мне хошь цельный день смотри, — согласился Пантелей. — Пойдем.

Шкура была растянута на бревенчатой стене омшаника. Пантелей содрал ее аккуратно, вместе с головой и когтями на лапах. Урсатьев потрогал пальцем длинный, загнутый коготь и вспомнил пасечника: заденет, и запевай отходную… Потом Урсатьев внимательно осмотрел кругленькие дырочки в мездре. Дырочки шли по прямой линии от головы до левой лапы. Такие могла оставить только очередь автомата. Перехватив взгляд Урсатьева, Пантелей улыбнулся:

— Ловко я его, а? И картечь, как по заказу, упала. Картечью я его, Колюшка…

Урсатьев из-под бровей посмотрел на Пантелея.

— Я тебя упреждал, Пантелеймон. Говорил я тебе… Теперь не обижайся.

— Зря, Колюшка, — поморщился Пантелей. — Не веришь — ищи, найдешь — казни…

— Попомни: жив не буду, а усеку, — пообещал Урсатьев.

— За Таньку зуб имеешь, — укоризненно покачал головой Пантелей. — А еще друг фронтовой…

— Ты… ты мне… Я тебе… A-а, черт! — в сердцах плюнул Урсатьев и подался прочь со двора. Уходил он сгорбившись, будто побитый несправедливо, будто в лицо ему плюнули понапрасну.

Татьяну Пантелей невестой Урсатьева увел. Спроси его сейчас, зачем такую подлость учинил, наверное, не ответит. Тогда и уехал Урсатьев из деревни, не вынес стыда. Думал, что навсегда уехал…

Старик Щепанов всю жизнь от людей на отшибе прожил. И внучку Танюшку, сироткой оставшуюся, около себя в лесу держал. Невестка-то померла вскоре после того, как забрали сына Щепанова. Донес кто-то, что ходил он под Колчаком в карателях. А какой там каратель! Так и самого старика забрать можно. Был Колчак силой — служил ему. Красные верх стали брать — к ним переметнулся. Против силы не пойдешь, тем только и держался Щепанов. Про колхозы зашумели, кулаков растормошили. Кто из них поглупее был — рогами в землю, а Щепанов сам пришел: берите, люди добрые, моих пчел, берите, для общества не жалко. Богатую пасеку отдал, выговорив себе, однако, право на заимке около пчел остаться. И не прогадал. Пчела — насекомое трудовое, ежели за ней ходить со смыслом, очень даже легко прокормит. А Щепанов пчелу понимал, как мало кто. И внучку Танятку уму-разуму обучал, с малолетства на пчелу натаскивал…

Пантелея с Щепановым судьба в лесу свела. Пошел Пантелей в калинники рябчиков пострелять и столкнулся лицом к лицу со старцем белобородым, кряжистым и крепким еще, как на корню усыхающая лиственница.

— Здорово, дедуня! — узнал Щепанова парень.

— Что-то не признаю, из чьих будешь, — ответил на приветствие старик.

— Никифора Урлапова сын.

— Никешки? — удивился старик. — Смотри-ка… Помню, помню я батьку твово. Походили с ним по тайге…

— Охотничали поди?

— Разное бывало, — уклончиво ответил Щепанов. — Промышляли…

— Сгинул батяня, — вздохнул Пантелей.

— Мертвого не видал, не скажи, — ухмыльнулся старик, вспомнив, как всех обманул Никешка. Жену с дитем бросил и айда за кордон! Водились за Никешкой грешки, тянулся хвост еще с той поры, когда они с сыном Щепанова в одной сотне по степи носились, голь перекатную полосовали. Никешка-то, за кордон собираючись, и Щепановых с собой звал. Не послушался старший. Думал, отсидятся… Самого бог миловал, пронесло, а сына потерял.

— Ты про батяню знаешь что? — насторожился Пантелей.

— Пустое, — отмахнулся старик и спросил: — Как охота, добычлива?

— Мало рябчика, — пожаловался Пантелей.

— А я вот калинки набрал… Люблю подмороженную.

— Давай пособлю, — предложил Пантелей, забирая у старика корзину.

Шли не торопясь, к заимке пришли в сумерках. Дверь им Татьяна отворила. Пантелей, как увидал ее, так и застыл на пороге. Но уже через мгновение сдернул с головы заячий треух, низко поклонился ей и спросил старика, притворно сердясь:

— Ты что же это, дедуня, от женихов ее прячешь? Что-то в деревне я ее не видал!

— Кому нужно было — нашел, — певуче сказала Татьяна.

— Неужто опоздал? — засмеялся Пантелей.

— Урсатьевы сватов засылали неделей, — пояснил старик.

— Урсатьев?! — воскликнул пораженный Пантелей. — Да когда успел-то?

— Сено летом возле нас косили, присмотрел… — вздохнул Щепанов.

— Ой, не прогадай, девка! — шутливо подбоченился Пантелей. — Куда спешишь?

— Коли было бы вашего брата побольше, — лукаво улыбнулась Татьяна. Улыбнулась совсем не по-девичьи, открыто маня.

В тот вечер старик угостил Пантелея знатной медовухой, несколько лет в бочонке выдержанной. Татьяна у стола хозяйничала, не суетясь, но проворно. Затуманилось в душе у Пантелея, пока он на Татьяну глядел. Эх, хороша! И завидно ему стало, что не его женой она будет, горько стало, что обошел его Николка, корешок старинный.

Поднявшись из-за стола захмелевшим, попросил Пантелей Татьяну:

— Проводи с крыльца, хозяйка… Темно на улице, упаду.

— Слабой ты, оказывается, парень, — засмеялась Татьяна. Однако набросила полушубок и первой вышла.

В темных сенях Пантелей ее за плечи схватил, повернул к себе лицом и прошептал жарко:

— Ты не знаешь, какой я… Вот я какой…

И нашел ее губы своими.

Сколько крови Пантелей Урсатьеву попортил — никакому учету не поддается. Дед Щепанов в скорости помер, Пантелей за него остался. От колхоза ему, как пасечнику, трудодень шел, а на пасеку Пантелей и не заглядывал. Только когда мед качать — поможет, в другое же время Татьяна сама управлялась с пчелой, а Пантелей совсем осатанел, злостным браконьерством занимаясь. Как где какая пакость в лесу или на реке сотворена, ищи Пантелея. Ищи свищи… Водил Пантелей Урсатьева за нос, не попадаясь, и повода прижать себя на давал. Урсатьев перед председателем колхоза вопрос ставил, чтобы Пантелея с заимки убрать, заставить его работать в деревне. А председатель что? У него один разговор: лучшая пасека, прибыли дает больше, чем молочная ферма…

Однажды совсем было Урсатьев крест на Пантелее поставил, совсем было ухватил его с уликами, да опять не вышло ничего, ушел Пантюха, посмеиваясь. Случилось так. Позвонил Урсатьеву бригадир:

— В лес наши ездили. Двух лосей нашли у Черного камня. Прямо около дороги кто-то завалил, пихтовой лапкой забросал и снегом сверху… Убиты недавно, видать.

Урсатьев, не мешкая, коня запряг и погнал к Черному камню. Уверен был, что дело это рук Пантелея. Сохатых Урсатьев нашел, как и рассказывали, под скалой, снегом приваленных. Девятилетний бык сложил свою рогатую голову, пересекая дорогу по направлению к осинникам. За ним свалилась подруга, горбоносая комолая корова. Здесь и оставил их преступник, надеясь, наверное, что до ночи никто не найдет. Осмотрел Урсатьев лосей, еще больше уверился: Пантелея работа. Быку три пули в левую лопатку вошло, лосихе в голову две.