Элвин Джонсон - Битва дикой индюшки и другие рассказы

Она пренебрегла им. Он был отлучён от церкви, она же набожна. Если уж церковь в состоянии отлучать, значит она может также отпускать грехи. Она сможет смыть ему грехи, хотя их было много, и они были ужасные.

Грозный дух, который он всегда держал на поводу, вырвался на волю и стал мучить его - совесть. Последний потопленный им корабль с моряками, молившими о пощаде, женщина, которую он убил, потому что она слишком сильно визжала - перечень был долог и ужасен. Он исправит, что сможет, совершит покаяние. Он преклонится перед епископом и принесёт золото. Церковь ведь нуждалась в золоте и редко интересовалась, откуда оно.

Епископ затрясся, когда викарий сообщил ему, что лорд Адельбранд просит аудиенции. Но это уже был не тот дикий Адельбранд, которого знавал епископ. Этот Адельбранд пришёл с поникшей головой, слёзы обильно текли у него по щекам. Он принёс тяжёлый кожаный мешок.

Его угнетали грехи, сказал он слабым голосом. Он готов признаться в них, и что возможно, исправить, он готов понести такое наказание, какое наложит церковь.

Он принёс золото. Поднял кожаный мешок и предложил епископу попробовать его на вес, но епископ так и не притронулся к нему.

- У меня есть ещё золото, - умоляющим тоном сказал Адельбранд. Достаточно, чтобы построить храм в честь церкви и вашу честь.

Выражение лица у епископа смягчилось. Он знал, что золото получено пиратством и разбоем на большой дороге. Но неправедно добытое золото лучше использовать во славу Господа, чем оставить в руках злодея для свершения нового зла.

А в качестве искупления Адельбранд обещал отправиться в крестовый поход, который в то время организовывали в Италии и Франции. Он будет сражаться за гроб Господень, сражаться насмерть во имя вечной жизни.

- Только отмените отлучение от церкви.

- Это не в моей власти, - ответил епископ. - Только Рим может сделать это. Я могу отправиться в Рим и представить дело его Святейшеству папе. Думаю, что моя мольба не останется всуе.

- Вы поедете в Рим ради меня! Да благословит вас Господь!

Возьмите столько золота, сколько надо на поездку. Я принесу ещё. Но, господин епископ... - Он упал на колени. - Лонтилия должна стать моей женой. Она набожна, она любит Вас, и Ваше слово для неё закон. Скажите ей, что я изменился, что я каюсь в своих прежних грехах и грешить больше не буду, а буду вести жизнь скромного богопослушного человека. Скажите ей, что выйдя за меня замуж, она окажет большую услугу церкви и общине, которую я терроризировал в дни своего злодейства. Скажите, что отлучение от церкви уже снимается, уже снято, и ожидается лишь утверждение в Риме при Вашем посредничестве. Она должна стать мне женой, иначе я умру.

Устроение браков вовсе не входило в функции епископа. И всё же, вот душа, которую можно спасти, а спасение души злодея вызовет гораздо больше ликования на небесах, чем спасение души, которая и так почти чиста. А ещё храм. В своём воображенииепископужевиделновый готический храм, сверкающий в лучах утреннего солнца, с двойными башнями, как в Шартре, который епископ считал верхом совершенства во всей архитектуре.

- Сын мой, я поговорю с Лонтилией. Она очень решительная особа, и разговор будет трудный. Однако, при воле господней нет ничего невозможного.

Но Лонтилия была непреклонна.

- Да я скорее буду лежать на дне карового озера Адельбранда, чем в его объятиях.

Епископ перекрестился. - Дочь моя, Господь запрещает нам лишать себя жизни.

- Господь скорее простит мне на дне озера, чем в постели Адельбранда.

Епископу пришлось сообщить о неудаче Адельбранду. При этом он говорил много слов в утешение и хвалил других женщин, которых можно было завоевать. Лицо у Адельбранда было бледным и мрачным. не проронив ни слова он резко вышел из комнаты, пошёл в конюшню и оседлал коня. Галопом проскакал по подъёмному мосту, нещадно нахлёстывая коня. Всю ночь онбесцельно проездил по городам и весям.

Возвращаясь поутру, то ли по воле судьбы, то ли по неосознанному влечению он проехал мимо дома Лонтилии. Впереди по тропке она медленно шла к мессе, золотые волосы её почти касались земли. Адельбранд поскакал за ней, схватил её за волосы и поволок за собой, пока она не скончалась.

Адельбранд вернулся к себе в замок в бешенстве, но действия его были логичны. Он составит завещание. Послал слугу за писарем судьи и сразу же продиктовал завещание.

В первой части его он завещал свой титул и поместье ближайшему родственнику, двоюродному племяннику. Всё его достояние завещалось этому наследнику, за исключением значительной суммы золотом священнику, который пытался помочь ему.

Но всё завещание ставилось в зависимость от условия, которое церковь считала неблагочестивым и языческим. Это касалось того, как обойтись с его телом.

Адельбранд требовал, чтобы ему отрубили голову, выварили её, а череп бросили в пруд. Это сопровождалось страшным проклятьем тому, кто потревожит череп в месте успокоения его на дне пруда.

Закончив диктовать завещание, Адельбранд отпустил писаря, сказав, что тот потребуется снова через час. Затем он заколол себя в сердце.

Церковь вскоре перестала противиться тому, чтобы исполнить завещание. Судьи всё-таки рассудили, что завещание есть завещание, и что несоблюдение хоть одного слова в нём лишает силы всё. В конце концов, там было очень важное положение в пользу церкви.

***

В начале 50-х годов 18-го века Башня Адельбранда, как крестьяне всё ещё называли элегантный французский дворец времён Кристиана IV, достался барону Бертилу Хедемарку, который переименовал его в "Хедемарк Плезанс". Дворяне и священники приняли новое название, слугам барона пришлось смириться в этим, но простой народ придерживался старого названия.

Барон Хедемарк обожал Францию и всё французское. Летом он скромно жил в Дании, а зимой прожигал жизнь в Париже. Он очень старался подружиться с литераторами, как с мужчинами, так и женщинами, в особенности с ф и л о с о ф а м и, среди которых Дидро, редактор Энциклопедии, маячил для него, как величайший человек века.

Довольно простому и посредственному датчанину было бы трудно добиться близкой дружбы с заносчивым французом. Но Дидро любил изысканную пищу и её изобилие. Его собственного кошелька ему едва хватало на хлеб с сыром, лишь на то, чтобы не голодать. У барона же был роскошный обед и ужин в любое время. Датчанин, может быть, и тяготил его, но во время пышного пира бывают вещи и похуже, чем скука.

Надеясь позабавить Дидро, барон Хедемарк рассказал историю Адельбранда и черепа в пруду. Дидро же это не позабавило. Он был взбешён. Он воевал с предрассудками в любом виде и как раз в это время вёл жёсткий спор с духовенством по поводу исцеления открытых ран и язв святым касанием.