Элвин Джонсон - Битва дикой индюшки и другие рассказы

Но после обеда барон был не прочь порассуждать о философии и религии.

Никаких намёков о случае с Адельбрандом, но Джорджу казалось, что он близок к цели. Он стал рассуждать о некоторых упущениях церковников по тексту библии.

- Возьмём случай с Саулом и волшебницей из Аэндора, - начал однажды Джордж. - Она воскресила Самуила заклинаниями. "Саул, для чего ты тревожишь меня?" И в ответ на вопрос Саула об исходе завтрашней битвы Самуил сказал: "Завтра ты и твои сыновья будете со мной". Так вот церковь утверждает, что Самуил был на небесах. А в библии не говорится, что онсошёл с небес, чтобы поговорить с Саулом, он пришёл снизу, из могилы, в погребальных одеждах. И он напророчил, что Саул с сыновьями будет с ним, но не на небесах, а в некотором тенистом месте, где не любят, чтобы тревожили их сон. В этом месте Саул с сыновьями узнает будущее. А ведь Ионафан должен был знать о том постыдном трюке, которым Соломон сумел убить сына-калеку Ионафана, не нарушая своего обещания Давиду. Вам не кажется, что Ионафан должен был преследовать Соломона? И если да, то разве Соломон не сообщил бы нам об этом?

Барон отвернулся. - Молодые люди бывают иногда слишком умными. Вы пытались вынудить меня словом или фразой, или выражением лица дать вам знать что-либо о якобы бывшем со мной случае. Никому никогда не удастся сделать этого, пока я жив. Именно это и было вашей целью, когда вы просились устроиться у меня. Так как вам это не удалось, вам нет резону оставаться здесь дальше. Управляющий уплатит вам месячное жалованье вперёд. Я же больше не хочу вас видеть.

Следующий барон Хедемарк велел засыпать озеро. Слуги не возражали, они даже охотно возили землю к озёрку.

Череп Адельбранда и волосы Лонтилии теперь покоятся под двухсотфутовым слоем земли и мусора.

ДОЛОРЕС

Молодежь бунтовала. Мальчики-подростки уклонялись от выполнения домашних обязанностей, выдаивали коров кое-как, не кормили лошадей по вечерам, поросята визжали, требуя овощей.

В школе они нахально уклонялись от занятий, уходили на перемену и больше в этот день в школе не появлялись. Они любили собираться на перекрёстках улиц, отпуская шуточки в адрес проходивших мимо девушек и женщин, которые убыстряли шаг, боясь услышать то, что им не полагалось слышать. Поздно вечером, когда "предок" уже храпел, они украдкой выбирались из дома и присоединялись к компании в каком-нибудь полуподвальном кафе-мороженом, где, зная ходы и выходы, можно было достать и пива. И какими мужскими и лихими были разговоры юнцов,которые накалялись до такой степени, что хозяин выставлял их за дверь.

Дело было в середине семидесятых годов девятнадцатого века. Энтузиазм и надежды бурного времени по окончании гражданской войны уступили место всеобщему разочарованию во время депрессии 1873 года, когда не проявлялось тенденции к движению вперёд. Но нельзя приписывать бунт молодёжи толькодепрессии. Депрессии ведь бывали и раньше, но они не приводили к такому потрясению духа у молодёжи.

Директор средней школы считал, что понимает причину такого положения. В так называемых просвещённых районах дисциплина в семье совсем сошла на нет. Матери больше не шлёпают малышей, отцы не прибегают к ремню при воспитании подростков.

Школьному учителю уже не позволялось пользоваться прутом или даже тапочком в отношении мальчика, который корчил ему рожу или показывал язык. "Суть дисциплины, - говаривал директор, - это розги. Отложите розгу в сторону и получите то, что сейчас имеем: мальчишки, которые не уважают никого и ничего". У священника было другое объяснение. Оно состояло в ослаблении религии в результате популяризации простых либеральных взглядов. Кто из проповедников осмеливается упоминать об адском огне перед паствой? А что представляет собой религия без адского пламени? Отцы, может, и числятся прихожанами, но разве они ходят в церковь регулярно? Они сидят по домам и играют в покер. Если уж отец отлынивает от церкви ради покера, то что же странного в том, что его сын пропускает занятия, чтобы поиграть в биллиард?

У отставного моряка-капитана была своя объясняющая всё теория. Все беды происходят от пароходов. Ещё со времён Адама взрослеющие мальчики всегда бунтовали против "предка". Но в молодые годы капитана наиболее деятельные из них убегали на море. Мальчики представляли себе жизнь моряка, как сплошное путешествие, иногда продолжительностью года в два, вокруг штормящего мыса Горн, через Тихий океан к зачарованным островам, где какие-то странные люди жили странными обычаями, и где не было никаких законов и правил, когда сходишь на берег. Начинаешь юнгой, но потом становишься умелым моряком, боцманом, капитаном шлюпа в стихии пиратов и тайфунов, возможно даже капитаном большого пакетбота.

Такова была собственная карьера капитана. Если кто-либо возражал, что немного мальчиков может отправиться в море, то капитан утверждал, что их достаточно, чтобы укомплектовать обширный торговый флот. Не всех сорванцов, конечно, можно пристроить. Но в каждой ватаге мальчишек есть вожак, и когда этот заводила уходит на флот, то все остальные ребята со временем остепеняются, кто как может.

Теперь же море утратило свою привлекательность. Пароходы ходят по морю напролом, независимо от погоды. Нет уже героической борьбы с парусом на главной мачте в шквал, нет томительных дней ожидания в экваториальной штилевой полосе, нет романтики островов в океане, ничего, кроме жаркой работы по погрузке мешков с копрой. Никакого продвижения по службе, всё, на что может надеяться в жизни парнишка, так это работа кочегара, подручного, и - что гораздо более вероятно - матроса на палубе, постоянно занятого очисткой палубы от туч пепла или же вечным перекладыванием и сортировкой ящиков и мешков в трюме, которые надо подготовить к следующему порту захода.

Море ушло, и в этом-то вся беда.

Генри Сайру (Хэнку в своей ватаге) было восемнадцать лет, он учился в последнем классе неполной средней школы в Ньюарке. Он был старшим сыном трудолюбивого и процветающего огородника, специализировавшегося на продаже овощей. С тех пор, как он научился отличать одно растение от другого, его главным занятием была прополка сорняков. Если бы их можно было выполоть раз и навсегда, то тогда было бы чувство удовлетворения. Но после следующего дождя новая поросль сорняков давала свои наглые побеги. Отец и брат Джон, на два года моложе его, обожали выпалывать сорняки. Для Джона длинный ряд моркови или свеклы, должным образом прореженный и совершенно без сорняков, был прекраснее "Оды соловью" Китса, которую он выучил наизусть ещё в начальной школе. А Генри терпеть не мог сорняки и их хозяев, морковь и свеклу. Он уважал Джона за его страсть к выпалыванию сорняков до тех пор, пока сам оставался Генри. Но теперь, когда стал Хэнком, он стал презирать Джона.